Игра Эндера. Глашатай Мертвых
Шрифт:
— Что угодно, — сказал Хьюмэн. — Мы расскажем тебе все.
Листоед встал. Он говорил на «языке мужчин», но Миро понимал его:
— О некоторых вещах ты не можешь рассказывать.
Хьюмэн ответил ему резко, но на старке:
— Некоторые вещи, которым нас научили Пипо и Либо и Уанда и Миро, они тоже не могли нам рассказывать. Но они рассказали нам.
— Мы не обязаны повторять их глупости. — Листоед все еще говорил на «языке мужчин».
— Но нам не хватает и их мудрости, — возразил Хьюмэн.
Тогда Листоед сказал что-то на «языке деревьев», и Миро не понял.
Подошла Уанда с красными от слез глазами.
Хьюмэн вновь повернулся к Глашатаю.
— Что ты хочешь знать? — спросил он. — Мы расскажем тебе, мы покажем тебе, если сможем.
Глашатай, в свою очередь, взглянул на Миро и Уанду.
— О чем их спросить? Я знаю так мало, я даже не знаю, что нам нужно знать.
Миро посмотрел на Уанду.
— У вас нет каменных или металлических орудий, — сказала она. — Но ваш дом сделан из дерева, как и луки и стрелы.
Хьюмэн стоял в ожидании. Молчание затянулось. Наконец, он спросил:
— Так в чем ваш вопрос?
«Как он мог не заметить связи», — подумал Миро.
— Мы люди, — пояснил Глашатай, — используем каменные или металлические орудия для того, чтобы срубить дерево, чтобы превратить его затем в дома, стрелы или дубинки, как те, которые у вас есть сейчас.
Потребовалось некоторое время, чтобы смысл слов Глашатая стал понятен. Потом неожиданно все свинки вскочили на ноги. Они начали бегать кругами, бесцельно и бессмысленно, иногда натыкаясь друг на друга, или на деревья, или на дома. Почти все молчали, но время от времени кто-нибудь издавал протяжный вопль, в точности как несколько минут назад. Было жутковато смотреть на это почти бесшумное безумство, они как будто вдруг потеряли контроль над своими телами. Все эти годы прошли в стремлении ничего не сказать, а сейчас Глашатай нарушил это правило, и результатом было это сумасшествие.
Из хаоса появился Хьюмэн и бросился на землю перед Глашатаем.
— О Глашатай! — воскликнул он. — Обещай, что ты никогда не позволишь им срубить моего отца Рутера их металлическими и каменными орудиями! Если ты хочешь убить кого-нибудь, есть древние братья, которые отдадут себя, или я умру с радостью, но не позволяй им убить моего отца!
— И моего! — кричали другие свинки. — И моего!
— Мы никогда не посадили бы Рутера так близко к забору, — сказал Мандачува, — если бы мы знали, что вы — варелсы.
Глашатай опять поднял руки.
— Разве кто-нибудь из людей срубил хотя бы одно дерево на Лузитании? Никогда. Закон запрещает это. Вам нечего бояться.
Наступила тишина, и свинки остановились. Наконец Хьюмэн поднялся с земли.
— Теперь мы боимся людей еще больше, — сказал он Глашатаю. — Я хотел бы, чтобы вы никогда не появлялись в нашем лесу.
Раздался громкий голос Уанды:
— Как вы можете говорить так, после того как вы убили моего отца!
Хьюмэн посмотрел на нее изумленно, не зная, что ответить. Миро обнял Уанду за плечи. И в тишине Глашатай заговорил:
— Вы обещали мне, что вы ответите на все мои вопросы. Я повторяю свой вопрос: как вы делаете из дерева дома, и луки, и стрелы, и эти дубинки. Мы рассказали
— Один из братьев отдает себя, — сказал Хьюмэн. — Я же говорил. Мы говорим древнему брату, что нам нужно, мы показываем ему форму, и он отдает себя.
— Можем мы увидеть, как это происходит? — спросил Эндер.
Хьюмэн оглядел остальных свинок.
— Ты хочешь, чтобы мы попросили брата отдать себя, чтобы вы увидели? Но нам пока не нужен новый дом, не нужен будет еще много лет, и у нас хватает стрел…
— Покажи ему!
Миро обернулся, и все остальные за ним, и они увидели Листоеда, который вышел из леса. Он вышел на середину поляны; он не смотрел на них и говорил, как глашатай, не беспокоясь, слышит ли его кто-нибудь. Он говорил на «языке жен», и Миро понимал лишь отрывки.
— Что он говорит? — прошептал Глашатай.
Все еще сидя на корточках рядом с ним, Миро переводил, как мог.
— Видимо, он ходил к женам, и они велели сделать все, что вы попросите. Но это не так просто, говорит он… Я не знаю этих слов… Что-то о том, что все они умирают. Или, по крайней мере, братья все равно умирают. Посмотрите на них, никто не боится.
— Я не знаю, на что похож их страх, — сказал Глашатай. — Я — совсем не знаю этот народ.
— Я тоже, — сказал Миро. — Но я должен отдать вам должное — за полчаса вы вызвали здесь больший переполох, чем я мог увидеть за все эти годы.
— Это мой врожденный дар, — усмехнулся Глашатай. — Давай договоримся. Я никому не рассказываю о вашей «сомнительной деятельности», а ты никому ни скажешь, кто я.
— Проще простого, — согласился Миро. — Я все равно не верю в это.
Речь Листоеда закончилась, и он сразу направился к дому и исчез внутри.
— Мы попросим одного из древних братьев, — сказал Хьюмэн. — Так сказали жены.
Вот как получилось, что Глашатай и стоявшие рядом с ним Миро и Уанда наблюдали, как свинки демонстрируют чудо более убедительное, чем любое из тех, благодаря которым старый Густо и Сида получили свой титул Ос Венерадос.
Свинки выстроились вокруг толстого старого дерева на краю поляны. Затем они все по одному забрались на дерево и начали колотить по нему дубинками. Вскоре все они были на дереве, распевая и выстукивая сложные ритмы.
— «Язык деревьев», — прошептала Уанда.
Всего через несколько минут дерево заметно наклонилось. Тут же примерно половина свинок соскочила на землю, и они начали толкать его, так, чтобы оно упало на открытое место. Остальные стали колотить по стволу еще сильнее и петь еще громче.
Одна за другой большие ветви дерева начали отваливаться. Свинки сразу же подбирали их и уносили с того места, куда должно было упасть дерево. Хьюмэн принес одну Глашатаю, который осторожно взял ее и показал Миро и Уанде. Тот конец, которым ветка прикреплялась к дереву, был совершенно гладким. Он не был плоским, поверхность была слегка волнистой. Но не было зазубрин, потеков сока, ничего, что могло бы указать на то, что ветка была оторвана силой. Миро коснулся ее пальцем: она была холодной и гладкой, словно мрамор.