Игра Эндера. Глашатай Мертвых
Шрифт:
Многие сказали, что они не придут слушать Глашатая — они ведь хорошие католики, не правда ли? Разве епископ не сказал им, что Глашатай говорит голосом Сатаны?
Но с тех пор, как появился Глашатай, шептались и о других вещах. Милагре был маленьким местом, где слухи были необходимым дополнением к скучной жизни; а какой смысл в слухах, если им не верят? И люди говорили о том, что младшая дочь Маркао, Куара, которая молчала с тех пор, как он умер, теперь была такой разговорчивой, что у нее появились проблемы с поведением в школе. И Ольгадо, невоспитанный мальчик с неприятными металлическими глазами, вдруг стал веселым и оживленным. Наверное, сходит
Причиной была ошибка самого епископа. С его точки зрения, назвав Глашатая посланником Сатаны, он сделал его противоположностью всех добрых католиков. Но, с точки зрения простых людей, хотя Сатана был могущественным и пугающим, таким же был и Бог. Они хорошо понимали шкалу добра и зла, о которой говорил епископ, но гораздо больше их интересовала шкала силы и слабости — по которой они жили каждый день. И на этой шкале они были слабыми, а Бог, Сатана и епископ Перегрино были сильными. Епископ вознес Глашатая и поставил рядом с собой как сильного человека. И поэтому люди готовы были поверить в намеки на чудеса.
И поэтому, хотя объявление было сделано только час назад, площадь была полна, люди собрались в домах, которые выходили на площадь, и толпились на покрытых травой аллеях и улицах. Согласно закону, мэр Боскинья обеспечила Глашатая простым микрофоном, который она использовала во время редких общих собраний. Люди собрались вокруг платформы, на которой должен был стоять Глашатай. Многие оглядывались, смотрели, кто еще пришел. Пришли все. Конечно, семья Маркао. Конечно, мэр. А еще дон Кристао и дона Криста, и много священников из собора. Доктор Навио, вдова Пипо — старая Консейсао, хранитель архива. Вдова Либо, Бруксинья, с детьми. Ходили слухи, что когда-нибудь Глашатай расскажет и о смерти Пипо и Либо.
И наконец, когда Глашатай поднялся, по площади прошел шепоток: «Епископ Перегрино тоже здесь, в одежде простого священника. Сам пришел послушать святотатственные рассказы Глашатая!». Многие граждане Милагре почувствовали предвкушение чего-то необычного. Может быть, епископ встанет и чудесным образом поразит Сатану? Может быть, здесь случится битва, равной которых люди не знали, разве что в предсказаниях святого Иоанна?
И вот Глашатай стоял перед микрофоном и ждал, когда люди успокоятся. Он был довольно высок и все еще выглядел молодо, хотя и немного болезненно из-за своей белой кожи, которая так отличалась от тысячи оттенков коричневого, характерных для лузос — жителей Лузитании. Похож на призрака. Они замолчали, и он начал Говорить:
— Его знали под тремя именами. Одно было занесено в официальные записи: Маркос Мария Рибейра. Вместе с официальными данными — родился в 1929, умер в 1970. Работал в сталеплавильне. Безупречная биография. Никогда не был арестован. Женат, шестеро детей. Образцовый гражданин: никогда не совершал ничего достаточно плохого, чтобы попасть в протокол.
Многие слушавшие ощутили беспокойство. Они ожидали услышать Речь, но в голосе Глашатая не было ничего примечательного. И в словах его не было религиозной формальности. Они были простыми и обычными. Лишь немногие обратили внимание на то, что именно эта обычность
— У него было и второе имя: Маркао. Большой Маркос. Потому что он был огромен, очень рано достиг взрослых размеров. Сколько лет ему было, когда он вырос до двух метров? Одиннадцать? Не больше двенадцати. Благодаря росту и силе он был незаменим у плавильной печи, потому что партии стали были маленькими, и большая часть работы делалась вручную. Жизни людей зависели от силы Маркао.
На площади люди из сталеплавильни согласно кивнули. Они все бахвалились, что никто из них не будет разговаривать с этим безбожником-фрамлингом. Но похоже, что кто-то не удержался, но было приятно, что Глашатай все понял правильно, что он понял, каким они запомнили Маркао. Каждый из них хотел бы, чтобы именно он рассказал Глашатаю о Маркао. Они не догадывались, что он и не пытался говорить с ними. После стольких лет о многом Эндрю Виггин знал, не спрашивая.
— Его третье имя — Као. Собака.
«Ага, — подумали лузитанцы, — именно это мы слышали о Глашатаях Мертвых. Никакого уважения к мертвым, никаких приличий».
— Этим именем вы называли его, когда слышали, что у его жены, Новиньи, опять синяк под глазом, или что она хромает, или что ей пришлось зашивать губу. Если он так с ней обращался, он и был животным.
«Как он смеет так говорить?! Этот человек умер!». Но под гневом лузитанцев скрывалось смущение. Почти все из них когда-то говорили именно эти слова. Глашатай просто повторил публично слова, которые они говорили о Маркао, когда он был жив.
— Нельзя сказать, что вам нравилась Новинья — эта холодная женщина, которая никогда с вами не здоровалась. Нет. Но она была меньше его, она была матерью его детей, и поэтому тем, что он бил ее, он заслужил имя Као.
Они были смущены; они переговаривались вполголоса. Те, кто сидел в траве рядом с Новиньей, украдкой посматривали на нее и отводили глаза в сторону, они хотели видеть, как она реагирует, сознавая, что Глашатай прав, что они ее не любили, что они сразу и боялись, и жалели ее.
— Скажите, этого человека вы знали? Проводил больше времени в барах, чем любой другой, но не завел там друзей, не участвовал в пьяном веселье. Нельзя было даже понять, сколько он выпил. Он был угрюмым и вспыльчивым до первой рюмки, угрюмым и вспыльчивым перед тем, как забыться в пьяном сне, — никто не мог заметить разницы. Никто не слышал, чтобы у него были друзья, и никто не был рад, когда он входил в комнату. Это человек, которого вы знали — большинство из вас. Као. Почти и не человек.
«Да, — подумали они. — Это он и был». Теперь первое ощущение неприличности ушло. Они привыкли к тому, что Глашатай не собирался ничего смягчать в своей истории. И все еще им было неуютно. Потому что они чувствовали иронию, не в голосе, а в словах. «Почти и не человек», — сказал он, но ведь он был человеком, и они неясно ощущали, что хотя Глашатай понимал, что они думали о Маркао, он не всегда соглашался с этим.
— Некоторые — работники литейного цеха в Баирро дас Фабрикадорас — знали его как сильного человека, которому можно доверять. Они знали, что он никогда не обещает больше, чем может сделать, и всегда делал то, что обещал. На него можно было положиться. Поэтому в стенах литейной они его уважали. Но стоило им выйти за ворота, как они относились к нему, как и все остальные — игнорировали, презирали.