Игра на двоих
Шрифт:
— Это коммуникаф, — женщина подходит и протягивает мне «часы». — Его получают только те, кто особенно важен для дела революции. Носите его на запястье и никогда не снимайте. Как только в Штабе будет что-то происходить — совет, экстренное собрание, что угодно — вас будут вызывать текстовыми сообщениями. Все понятно?
Я подавляю внезапное желание отдать честь и выпалить «так точно!», понимая, что сейчас совсем не время для клоунады. И где я только нахваталась этих солдатских приемов?
Президент застегивает ремешок коммуникафа на моей руке и продолжает:
— В ближайшее время состоится
— Лампой в глаза светить будете? — усмехаюсь я. — Ничего не добьетесь. Финник и Бити приняли участие в заговоре, располагая минимумом информации, Китнисс не понимала ничего из того, что творилось на Арене.
— Как скоро она очнется? — Койн поворачивается к бывшему Распорядителю.
— Проблема не только в этом. Мы боимся, что после всего пережитого у нее поврежден рассудок. Ей вводят огромные дозы успокоительных и снотворного.
— Морфлинг? — моментально уточняю я, в душе надеясь на отрицательный ответ.
— Морфлинг в том числе, — хмуро кивает мужчина.
— С ума сошел?! — от возмущения не замечаю, как перехожу на «ты». — После наркотиков у нее может не хватить сил вернуться к нормальной жизни!
— Организм молодой, сильный, — оправдывается Плутарх, — должен справиться. За дозами и часами приема строго следят. Неделя-другая, и все будет нормально.
— Познакомишь меня с местными врачами? Хочу увидеть Китнисс и узнать, насколько все серьезно.
— Ладно, — неохотно соглашается новый напарник. — Только без самодеятельности!
— Это уж как пойдет, — я только пожимаю плечами.
Следующий час мы обмениваемся информацией. Я отмалчиваюсь, подавая голос, только когда кто-то обращается непосредственно ко мне, но стараюсь не упустить ни слова из отчетов. Конференц-зал пуст, если не считать меня и Плутарха: остальные шпионы передают новости, используя все доступные им современные технологии. Люди Койн пытаются взломать систему безопасности Капитолия, чтобы продолжать получать новости из столицы, но, кажется, это под силу только ее создателю.
Гений из Третьего приходит в себя к вечеру. И то не до конца: у него поврежден позвоночник, и он больше никогда не сможет ходить. Однако ни его, ни нас это не останавливает. Врачи помогают ему перебраться с койки в инвалидное кресло, помощники Президента быстренько отвозят его в Штаб, и он приступает к работе. Меня слегка пугает его энтузиазм: гений нам действительно нужен, а вот сумасшедший — вряд ли. Но потом я понимаю, что для него изобретательство (ну, в данном случае хакерство) — все равно, что шприц с транквилизатором для бредящей Эвердин.
Но все это происходит позже. А пока я подробно рассказываю обо всем, что случилось в Капитолии до Игр: церемония Жатвы, прибытие в столицу, Парад трибутов, тренировки, заключение союзов, демонстрация навыков, фурор, произведённый Китнисс и Цинной во время интервью, требования разъяренных зрителей отменить Игры, гибель стилиста, убийство менторов, возвращение на Арену. Когда я наконец замолкаю, слово берет Плутарх. И снова все с начала, но теперь глазами другой стороны.
— Это ты уничтожила силовое поле? — уточняет Койн.
— Да. На самом деле какого-то отдельного плана, кто из
Я описываю, как это происходило, и словно заново переживаю все события, одно за другим. И только теперь я понимаю, что мой удар в щит Капитолия видели не только Президент и Организаторы, но и простые зрители. В моих глазах люди видели решимость, а во взгляде Китнисс — смятение, и мне никогда не узнать, что они при этом подумали. Я — на стороне восставших, но никак не в их главе. Меня совсем не прельщает перспектива стать Сойкой-Пересмешницей. Наверное, мыслительный процесс вовсю отражается на моем лице, и именно это и объясняет пристальный взгляд Президента. Так и не придя ни к какому выводу, я вопросительно смотрю на женщину.
— Нет, делать из тебя новое лицо революции мы не станем, дождемся пробуждения Китнисс.
Не сдержавшись, я облегченно выдыхаю и откидываюсь на жесткую спинку стула. Заметив мою реакцию, Койн улыбается краешками бескровных губ и продолжает:
— Но идея с командой бунтарей вместо повстанца-одиночки определенно заслуживает внимания. А ты, Генриетта, оказывается, значишь для революции куда больше, чем я могла подумать.
Не случись той истории с ножом и силовым полем, меня бы обрадовали слова Президента, ведь это значит, что бывшая пешка заняла место среди тех, кто двигает фигуры по черно-белой доске. Что, согласитесь, куда лучше, чем стать ферзем. Но случилось то, что случилось, и теперь Койн запросто может использовать меня точно так же, как Китнисс, — в качестве символа. И вот это меня как раз не радует.
Остаток собрания проходит как в тумане: я не перестаю думать о том, что будет со мной дальше. Еще час спустя допрос с пристрастием заканчивается и все расходятся. Шпионы спешат занять свои посты, Плутарх хочет обсудить что-то со своей помощницей, а я… Я задерживаюсь на пороге и, обернувшись, тихо обращаюсь к Президенту по имени.
— Вспомнила что-то еще? — та садится за стол и тянется за ноутбуком.
— Не совсем. Хотела сказать, что там, на Арене, я не думала о том, чтобы произвести впечатление на зрителей. Чтобы стать второй Китнисс Эвердин. Чтобы своим безрассудно-дерзким жестом заставить жителей Панема поднять восстание. Я просто хотела отомстить. Убить Сноу. Но прежде — уничтожить все, что ему дорого. Я хотела спасти своих родных. И еще…
— …ты просто хотела жить, — заканчивает за меня Койн. — Я поняла, о чем ты говоришь. Ты не будешь Сойкой-Пересмешницей. И Китнисс Эвердин — тоже. Ты останешься Генриеттой Роу.
Хочу поблагодарить ее, но перед глазами вдруг темнеет, а пол уходит из-под ног. Хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть.
— Тебе надо отдохнуть. Ранения ранениями, но и усталость способна убить. Я поселила твою семью в отсек 300. Твой — следующий, номер 301. Мой помощник, — она щелкает пальцами, и в комнату входит обритый наголо парень в серой одежде, — проводит тебя.