Игра на двоих
Шрифт:
Еще в Тринадцатом, за пять минут до отлета, Койн распорядилась, чтобы один из планолетов приземлился в лесу: в Дистрикте прятаться от бомб было негде, но, может, кому-то удалось сбежать? Президент оказывается права: по возвращении я замечаю, как из второй железной птицы выходит Гейл, а за ним — его семья и еще несколько десятков людей. Спешу к нему. Тот, увидев меня, останавливается и хмуро кивает.
— Рада видеть тебя живым, парень.
Хоторн усмехается:
— Я тоже не жалею, что сбежал. Только вот… Мало кого удалось вывести. Когда после срыва Игр во всем
— Эти идиоты побоялись даже попытаться спасти свои жизни, — фыркаю я. — Тебе не в чем себя винить.
— Знаю. И все же не могу даже смотреть ни на мертвых, ни на живых.
— Сколько их?
— Чуть меньше сотни. Дистрикт-12 почти полностью истреблен.
У меня не находится слов, чтобы утешить парня.
Вечером того же дня Койн вызывает солдата Роу на ковер. Мой отчет незаметно перетекает в диалог. Надо сказать, очень личный диалог.
— Не пожалела, что полетела в Дистрикт?
— Нет. Я должна была это увидеть.
— Должна или хотела?
— Не думаю, что вам важна разница.
— Ты права, — кивает женщина. — Вообще-то это банальное любопытство
Я глубоко вздыхаю, прежде чем ответить.
— Хотела. Я ненавидела их всех. Я желала им смерти.
— Так ты мстишь не только Сноу?
— Нет, — я вовремя останавливаю себя, чтобы не сказать «всему миру». Кто знает, вдруг Президент расценит это как угрозу? — В моем списке очень много пунктов.
— И что же ты почувствовала, когда поняла, что несколько тысяч из них можно вычеркнуть?
Она не издевается. Не пытается влезть ко мне в душу. Ей просто интересно. Женщина изучает меня, словно книгу на пока неведомом языке. Та захватила ее с первых же страниц, и Альма Койн не успокоится, пока не узнает, что значит каждое слово и чем же закончится история.
Я бы сказала, что было немного грустно, но это была бы ложь. Подобрать верный ответ оказывается гораздо труднее.
— Мне было…
Пока я думаю, секундная стрелка успевает сделать три или четыре круга. Странно, но Койн терпеливо ждет моего ответа.
— …пусто. Словно я уставший путник, который наконец добрался до места ночлега. Словно с моих плеч упала тяжесть. Мне просто стало легче. Ненамного, но достаточно для того, чтобы жить дальше.
Президент задумчиво улыбается и кивает.
— Я поняла тебя, Генриетта. Что ж, день выдался долгим и трудным, так что я больше не стану тебя задерживать.
Задерживать. Держать. Не отпускать. Ее слова напоминают о незавершенном деле. Еще более страшном, чем возвращение в развалины, которые когда-то были моим домом.
— Госпожа Президент …
Проходит минут пять, прежде чем я решаюсь.
— Мне нужно вернуться в Двенадцатый. Как можно скорее. Одной. Всего на пару часов.
— Зачем?
Я ищу подходящую причину, догадываясь, что Койн не отпустит меня просто так. Поездка в Дистрикт-12 — трата не только ее драгоценного времени, но и не менее драгоценных ресурсов вроде топлива и оторванных от работы людей. А еще это серьезная угроза безопасности.
— В ту ночь, когда мы впервые прилетели к вам, в лесу рядом с Двенадцатым Дистриктом на нас напали миротворцы. Среди погибших в той схватке есть мои родные. Я хочу похоронить их. Я не могла сделать это сегодня, и теперь мне надо вернуться туда одной. Они погибли из-за меня. Все, что я могу сделать для них теперь — попрощаться. Так, как они того заслуживают.
К концу своей недолгой, но искренней речи, я поднимаю глаза на сидящую напротив Койн. Та пристально смотрит на меня, и ее взгляд будто пронзает насквозь, силясь проникнуть в самые дальние уголки и узнать все самое сокровенное.
— Завтра утром.
Я ослышалась?
— Что?
— Завтра в девять утра в ангаре тебя будет ждать планолет с экипажем и всем необходимым оборудованием на борту. Ты наденешь специальную гарнитуру и будешь постоянно на связи. У тебя есть три часа. Закончишь и сразу вернешься. Не опаздывай, в два у нас в Штабе пройдет важное собрание. Все поняла?
— Так точно! — салютую я. — Спасибо, госпожа Койн.
— Не за что, солдат Роу, — впервые улыбаются не только бледные губы, но и бесцветные глаза.
В тот день мы, сами того не заметив, делаем шаг навстречу друг другу и между нами что-то меняется.
Я почти не помню событий следующего дня. Потрескавшаяся земля, в которую с трудом вгрызается блестящее лезвие лопаты. Кровавые мозоли на одеревеневших пальцах. Две глубокие ямы на опушке леса, выстланные мягкой хвоей. Два тяжелых тела в луже запекшейся крови. Вороны, клюющие падаль. Гнилой запах смерти. Один грубо сколоченный крест на двоих, без всяких надписей. Я, лежащая на мягкой, взрытой земле и бездумно смотрящая в небо. Меня не хватает на «прощай», только на «до встречи».
Я бегу не только от прошлого, но и от настоящего и будущего. Постоянно ищу, чем заняться, как отвлечься, не оставляя ни одной свободной минуты. Из всех проблем, с которыми мне приходится столкнуться в Дистрикте-13, эта оказывается самой незначительной. Каждое утро на внутренней стороне мой руки, от запястья до локтя, появляется расписание. Я встаю в шесть утра и ложусь в одиннадцать. В семь иду на завтрак и, едва сдерживая тошноту, проглатываю кашу. Порции рассчитаны так, чтобы получить необходимое количество калорий, но вот насыщения не предусмотрено. Беженцам из Двенадцатого дают чуть больше, чем местным жителям: даже по сравнению с худощавыми солдатами мы — лишь кожа да кости. Остальные все равно недовольны, но мне нет дела до размера порций: весь последний месяц при виде любой еды мне хочется брезгливо зажать нос и отвернуться. А потому по утрам я молча отдаю свою тарелку кому-нибудь из соседей по столу, стараясь не замечать встревоженных взглядов мамы. Обычно я стараюсь сесть где придется, лишь бы поближе к экрану, по которому в это время как раз идет утренний выпуск новостей из Капитолия. Иногда Койн приглашает меня присоединиться к ней, Плутарху и их помощникам, но в этом случае завтрак превращается в еще один Совет. Спасибо, их мне хватает и в конференц-зале.