Игра на двоих
Шрифт:
— Не надо, Хейм. Все в порядке, правда. Они хотят помочь тебе.
— Ты в этом уверена?
У меня разрывается сердце от этого жалобного тона. Он напоминает мне заблудившегося в незнакомом лесу волчонка.
— Да. Верь мне.
— Я верю, детка.
Я убеждаюсь в его вере, когда приходит врач: Хеймитч соглашается принимать лекарства, но только из моих рук.
— У тебя нет выбора, солнышко. Или ты, или никто, — скалится волк.
Зверь одичал еще сильнее, чем я думала. Уходя, врач не выдерживает и раздраженно хлопает дверью:
— У вас в руках бумаги, а в них — результаты анализов. Почему вы промолчали? Что там написано?
В ответ на меня обрушивается лавина незнакомых медицинских терминов.
— Говорите по-человечески! — я готова взвыть от нетерпения и злости. — Что показали обследования?
Устало вздохнув, врач решает сжалиться надо мной и переходит на нормальный язык.
— Ничего хорошего. Жить будет, но лечение и восстановление займут немало времени. Организм сильно истощен, внутренние органы повреждены, много костей сломано. И я уже не говорю про внешние повреждения — раны, ушибы, ожоги.
— Но вы же сможете ему помочь?
Внезапно по губам собеседника пробегает слабое подобие улыбки, и он сразу кажется чуть более живым и человечным, чем минуту назад.
— Как вам сказать… Я не знаю, почему этот мужчина все еще жив. Честно, не имею ни малейшего понятия, потому что обычно люди с такими серьезными повреждениями погибают очень быстро. Наверное, у него была на то причина, — это все, что приходит мне на ум. Если эта причина все еще важна для него, то он поправится, и очень быстро. А мы сделаем все от нас зависящее.
— Спасибо.
Мужчина кивает, принимая благодарность, и уходит. Я насмешливо смотрю ему вслед. Мне известна причина, по которой Хеймитч жив, и она никогда не перестанет быть важной. Самое страшное позади. Теперь все будет хорошо.
Но прежде ментору предстоит не самое простое лечение. Помимо внешних и внутренних ран в его крови обнаруживают огромное количество спирта и наркотических веществ.
— Откуда? — не понимаю я. — Он бросил пить и никогда не принимал наркотики.
— Это такой вид пыток, — поясняет доктор. — Мы считаем, что в Капитолии его накачивали алкоголем и всевозможными наркотическими веществами. Причем спирт был не настоящим, а суррогатным. Он сжигал внутренности и ломал его тело, а наркотики — разум и волю.
— И что делать?
Полагая, что сам Хеймитч не сможет принять верное решение, врач выражает желание поговорить с его близкими.
— Информация конфиденциальна, я не имею права обсуждать лечение ни с кем, кроме его семьи.
— У него никого нет, кроме меня.
— А вы ему, простите, кто?
Я колеблюсь до последнего, не желая выдавать нашу тайну. И так и не решаюсь.
— Я его де… напарница.
Врач отрывает взгляд от бумаг и внимательно смотрит на меня.
— Больше никого не осталось, — с нажимом повторяю я.
—
— Но?
— Сердце может не выдержать.
— Ему всего сорок один!
— Дело не в возрасте, а в том, как много ему пришлось пережить за эти годы.
Я поворачиваю голову и смотрю сквозь дверное стекло на мирно спящего ментора.
— Риск есть в любом случае, да?
— Небольшой. В случае возвращения к наркотикам возможна передозировка: тело больше не будет правильно реагировать на алкоголь и опиаты. Но сейчас ему просто будет больно.
— Если бы все и правда было «просто», — фыркаю я. — Он и так пережил из-за меня столько боли…
— У нас мало времени, вам надо принять решение.
Я прикрываю глаза. Он должен жить, без всяких вероятностей. А к боли нам обоим не привыкать.
— Несите лекарство. Можно мне остаться в палате во время детоксикации?
— Если только не боитесь разочароваться в своем… напарнике.
Процедура занимает всю следующую ночь. Хеймитч мечется по постели, его бьет озноб. На покрасневшем лице выступает испарина. Несколько раз ментор пытается поднять голову и вырвать иглу из вены зубами, но я мешаю ему.
— Мне больно, Эрика! — рычит он.
— Я знаю, Хейм. Знаю. Потерпи. Скоро все закончится.
— Когда? Когда закончится?!
Я прикладываю к его лбу холодное полотенце и шепчу что-то успокаивающее. Но ментор не слушает меня, только сверлит тяжелым взглядом налитых кровью глаз.
— Зачем ты это делаешь со мной? Хватит с меня боли! Ты и представить себе не можешь, что я пережил в Капитолии!
— Я представляю.
— Нет!
Он говорит много обидных слов, и мне все труднее пропускать их мимо ушей. Теперь понятно, что имел в виду врач, говоря о разочарованиях. Когда у наркоманов ломка, все вокруг, все те, кто даже просто не дает наркотик — враги. Кто тогда для Хеймитча я, которая всего парой слов обрекла его на многочасовые бессмысленные страдания, можно лишь догадываться. В такие моменты все связи обрываются и чувства любви и привязанности отходят на самый последний план, заслоненные мучительной болью и жаждой ее снять и хоть ненадолго обрести покой.
— Возьми меня за руку.
Не отвечая, мужчина сжимает мою ладонь стальной хваткой, и я кусаю губы так, что ощущаю солоноватый вкус крови во рту. Ментор никогда не узнает, как сильно меня ранят его слова. Ведь это — совсем не бред наркомана в ломке, а горькая и стыдная правда. Он столько пережил из-за меня и ради меня, пока я пряталась в Тринадцатом, будто крыса в канализации, а теперь я вновь заставляю его страдать. В эти минуты мне как никогда сложно уверить себя в том, что мы делаем это для его блага и нашего будущего.