Игра на двоих
Шрифт:
Окраина города частично представляет собой развалины, не менее живописные, чем обгоревшие обломки Двенадцатого. Разве что чуть выше, чем там: в родном Дистрикте отродясь не было небоскребов, только избушки и лачуги, а из многоэтажек — двухуровневый Дом Правосудия. Я выбираю камень повыше, забираюсь на него и, пошатываясь на неустойчивой поверхности, оглядываюсь по сторонам. Палатки тянутся бесконечными рядами, что замыкают город в кольцо и отрезают его от остального мира. На следующий день первые пехотные взводы выдвигаются в путь. Постепенно палаток и людей становится все меньше. Заподозрив неладное, всей группой приходим в Штаб и прямым текстом спрашиваем Боггса, когда придет наша очередь. Тот невозмутимо отвечает, что в ближайшие дни нам приказано держаться на окраине. Мы не строевая
— Значит, участвовать в сражениях нам не придется, — уточняет моментально рассвирепевший Гейл.
— Отставить вопросы, солдат Хоторн! — рявкает командир. — Будете делать то, что скажу я!
Он? А как же Президент? Происходящее вокруг кажется мне все более подозрительным.
— Так точно! — салютует парень, привыкший беспрекословно слушаться командира.
Слово берет Крессида.
— Наша задача — отвлечь противника, пока войска повстанцев будут продвигаться вглубь города, деморализовать его и побудить сдаться. Вы все видели, какой эффект произвели ролики с Китнисс, Финником и Эрикой, записанные в Тринадцатом, где они просто стояли на месте и толкали речь. Представьте, что будет, когда народ увидит вас в Капитолии, в ловушке, с оружием в руках?
Риторический вопрос. Фурор будет, вот что.
— Мы не будем на передовой, но, несмотря на это, я вам обещаю — забудьте о покое и безопасности, — добавляет Боггс.
— Даже с Голо есть риск дополнительных капсул. И что бы ни было внутри, оно точно вас уничтожит, — он всего лишь повторяет слова Плутарха, но отчего-то сказанные его голосом они звучат куда более грозно.
Пока идет собрание, я, помня слова Койн, не спускаю глаз с Китнисс. И действительно, вместо того, чтобы возмущаться, девушка внимательно слушает командира и кивает. «Мы что, зря тренировались?!», — должна спросить Сойка, которую я знаю. Но Эвердин молчит. С ее лица не сходит задумчивое выражение, а глаза неотрывно следуют за голографом, который Боггс вертит в руках. Устройство, созданное капитолийскими гениями, отвечает любому из отряда, но активируется, только распознав голос командира. Пока Боггс жив, можно быть спокойным: укради Китнисс карту, в ее руках она моментально превратится к кирпич.
Из груди вырывается вздох. Нарисовали себе красивую картинку, как поведем народ на войну, а после — в светлое будущее.
— Детка, ты жить хочешь или геройствовать? — насмешливо шепчет мне на ухо Хеймитч, заметив мою растерянность.
— Хочу заниматься делом, а не играть в игрушки!
— Эти игрушки вовсе не такие детские, как ты думаешь.
Задумчиво провожу рукой по голове и напрягаюсь, когда вместо длинных гладких прядей пальцы нащупывают только короткий и жесткий ежик. Да, всех солдат подстригли сразу после экзамена. Знак того, что мы идем на войну. Правда, нам, как звездам экрана, предоставили выбор. Хеймитч отказался из-за шрама, а я подумала, что так будет удобнее. Теперь никак не привыкну: у меня никогда не было короткой стрижки.
Как бы то ни было, приказ есть приказ. Всю следующую неделю мы кружим по окраине, стреляя во все, что покажется подозрительным. Вот только разить по ловушкам без промаха не получится: Сноу быстро поймет, что у нас в руках — усовершенствованные голографы. Поэтому часть команды сбивает Организаторов и миротворцев со следа, паля по не важным предметам, пока остальные исследуют территории с реальными опасностями. Крессида руководит съемочной группой, однако здесь получается снять только так называемые дезинформационные ролики, — не для того, чтобы вдохновить народ, но чтобы отвлечь Сноу и его приспешников. Время от времени режиссер просит некоторых из нас пройти чуть дальше и намеренно задеть одну из настоящих ловушек. Как правило, Боггс выбирает снайперов из числа жителей Тринадцатого. В какой-то момент Китнисс не выдерживает и заявляет, что еще немного, и большая часть отряда четыре-пять-один дезертирует от скуки. Я ожидаю от Боггса немедленной вспышки гнева, но мужчина только невесело усмехается в ответ на попытку Сойки пошутить.
Мы идем по одной из крайних улиц. Командир впереди, с Голо в одной руке
— И как они только успевают добавлять новые мины?! — ругается сквозь зубы Боггс.
— Интересно, чем там Плутарх занят, вместо того, чтобы присылать нам обновленную информацию? — шепот Лео больше напоминает шипение рассерженной змеи.
Я встаю между ним и Хеймитчем. Что бы ни происходило вокруг, мне это совсем не нравится.
Смерть наступает мгновенно, Лиг даже не успевает обнять сестру и пообещать, что все будет хорошо. Боггс связывается с Плутархом, и тот обещает скорую замену. Мы возвращаемся в лагерь и, сидя на развалинах неподалеку от станции, болтаем о чем-то не слишком значительном в ожидании прибытия новичка. Однако при виде спрыгивающего с подножки поезда Пита без наручников, без охраны и с автоматом в руках (уверена, он заряжен боевыми патронами), все не сговариваясь обрывают разговор, поднимаются на ноги и встают в защитную позу. Кажется, я знаю, о чем думает команда. Это нетрудно, ведь мысль у всех одна и та же: «спасибо, замены не надо, сами справимся». Не говоря ни слова, командир забирает у него оружие и идет сделать еще один звонок.
— Это ничего не изменит, — скучающим тоном произносит Пит, демонстрируя татуировку с номером отряда на руке. — Президент Койн лично послала меня сюда. Она считает, что промо-ролики нужно освежить моим присутствием.
— Она считает, — передразнивает парня Китнисс, — что промо-ролики нужно освежить моей кровью!
Боггс возвращается, кипя от ярости. Приказав Джексон приставить к парню охрану из двух человек, он берет Эвердин за руку и уводит ее в сторону, чтобы поговорить наедине. Когда они возвращаются в строй, я вижу в глазах девушки еще большее замешательство, чем при встрече с Питом.
Теперь о скуке можно забыть: мы все время начеку и не делаем и шага, не обернувшись, чтобы посмотреть, где Мелларк и чем он занят. Его злит такое отношение, но он и сам понимает, что оно оправдано. Понимает, по крайней мере, в моменты просветления. Они случаются, но крайне редко. Вечером за ужином, вопреки обыкновению поддерживать дружеский разговор, чтобы подбодрить команду, никто не произносит ни слова. Каждый думает о своем. Я, например, о Пите. До сегодняшнего дня мне приходилось видеть его от силы пару раз, но обе встречи оставили неизгладимое впечатление. Сколько бы Плутарх ни повторял, что все под контролем и лечение проходит успешно, мне в это верится слабо, а я виделась с ним уже после нескольких недель реабилитации. Спустя несколько дней после свадьбы Финника и Энни, к организации которой Хевенсби привлек и Пита, предложив тому украсить торт, парень захотел поговорить с Китнисс. Та, все еще надеясь на чудо, незамедлительно явилась к нему в палату. Мы с Хеймитчем, как самые близкие из оставшихся в живых люди, бывший Главный Распорядитель, а также команда врачей с планшетами в руках дежурили возле одностороннего стекла. Все время, пока Сойка находилась в палате, он вел себя спокойно, но произошедшие в нем изменения были видны и так. Взгляд голубых глаз стал мутным, а губы напряженно сжались в тонкую линию. Парень ждал подвоха со всех сторон, от каждого.
— Мне сказали, ты хотел поговорить со мной?
— Для начала хотя бы просто посмотреть на тебя.
«Смотрины» закончились взаимными оскорблениями, после чего Китнисс вылетела из комнаты, скрыв пылающее лицо за распущенными волосами, а Пит еще долго смеялся, откинувшись на подушку и, словно марионетка на ниточках, дергая руками и ногами. После той встречи Мелларк не раз просил Эвердин прийти, но она посылала к черту всех, кто передавал ей его слова. Плутарх был недоволен, но поделать ничего не мог и, в конце концов, решил показать Питу меня.