Игра на двоих
Шрифт:
— Итак, Китнисс Эвердин, бедняжка, неуравновешенная девочка, которая только и умела, что стрелять из лука, мертва. Сгорела в разожженном ею же огне. Не мыслитель, не лидер, — просто лицо, вырванное из толпы. Была ли от нее польза? Для вашего восстания она была незаменима, ведь у вас нет миссии.
Браслет на моем запястье вибрирует. Пользуясь тем, что все уставились на экран и не замечают ничего вокруг, отворачиваю рукав защитного костюма и бросаю беглый взгляд на дисплей коммуникафа. Входящий звонок. Альма Койн. С притворно задумчивым видом постукиваю пальцем по дисплею.
А Сноу тем временем продолжает:
— У вас нет настоящего лидера. Вы зовете себя союзниками, но все видели, как этого мало. Ваши солдаты ненавидят друг друга. Я…
Помехи. Эфир перехватывает Дистрикт-13, на экране появляется Альма Койн. За ее спиной развевается синий флаг.
— Приветствую все Дистрикты и Капитолий. Если кто-то меня не знает, позвольте представиться. Я — Президент Альма Койн, лидер повстанцев.
Следующие десять минут она и Сноу перебрасываются взаимными оскорблениями, сильно завуалированными, но от этого не менее очевидными. Он очерняет Китнисс и компанию и называет революцию «бессмысленным и неоправданным актом неповиновения». Она восхваляет Эвердин и ее союзников, переживших Голодные Игры и Квартальную Бойню, а после превративших страну рабов в армию борцов за свободу. Будь я в тот момент там, в Штабе — стоя за спиной Койн, например, — я бы гордилась ею и своим местом рядом с ней. Точно так же смотрела бы на мир и людей сверху вниз. Но меня там нет. Я здесь, на фронте, в самой гуще сражений, смотрю на все с другой стороны. Это мой и только мой выбор: я пошла за Хеймитчем и не жалею об этом. Но как же смешно слушать речи этих людей. Нам нет до дела до их разборок. Мы, вырванные из толпы лица, просто ждем, когда все закончится, когда они наконец замолчат.
Экран гаснет, гостиная снова погружается во мрак.
— И что теперь? — кто-то озвучивает вопрос, терзающий всех нас с того момента, как обнаружилась пропажа.
— Мы мертвы, — тихо замечает Финник. — Мы свободны. Можем делать все, что захотим.
— Могли бы, будь у нас голограф, — парирует Джексон.
Рубака и Хеймитч согласно кивают. Крессида переглядывается со съемочной группой. Из кладовки доносится робкий стук: Пит проснулся. Я поднимаюсь на ноги и встаю в центре комнаты, привлекая к себе внимание.
— В любом случае, надо что-то делать. Сейчас миротворцы разберут завалы и, не найдя наших тел, поймут, что мы живы. Предлагаю обыскать квартиру на предмет еды и снова собраться здесь. Пока будем есть, решим, что делать дальше.
Возражений не слышно. Большая часть команды расходится на поиски припасов, остальные остаются следить за трансляциями и за Питом. Пентхаус занимает два этажа. «Не потеряться бы», — шутит никогда не теряющий присутствия духа Лео. А мне бы это сейчас не помешало. Потеряться. И чтобы никто не искал. Я поднимаюсь по лестнице, нахожу небольшую кладовку под самой крышей и, забравшись поглубже, пытаюсь связаться с Койн. Помнится, она говорила, что капитолийцы не смогут перехватить сигнал. Пришло время проверить. Один равнодушный гудок, и в наушнике раздается знакомый голос.
— Генриетта?
—
— Что у вас произошло?
— Мы успели сбежать до появления миротворцев.
— Хорошо. Значит, в ближайшие несколько часов у вас есть преимущество.
— Не совсем.
— О чем ты?
— Боггс мертв. Подорвался на мине. Он передал управление голографом Китнисс. Ночью она и Гейл прихватили карту и сбежали. Мы не знаем, что делать дальше. Позади все оцеплено миротворцами, впереди — ловушки. Бумажные карты бесполезны.
— Знаю. Вы все это время были на окраине? — зачем-то уточняет Койн.
— До вчерашнего дня. Продвинулись вглубь на пару кварталов, попали в ловушку и спрятались в ближайшем здании. Проверь входящие сообщения, я только что выслала тебе наши координаты.
— Поняла, сейчас посмотрю. Послушай, ты можешь оторваться от группы?
— Каким образом и зачем?
— Я вытащу тебя оттуда, — в голове происходит маленький взрыв, когда до меня доходит, что значат ее слова.
— А остальные?
Женщина молчит так долго, что я начинаю думать, будто связь прервана.
— Ладно, — наконец раздается в наушнике. — Бери Хеймитча. Уходите как можно скорее. Все время держи со мной связь: в Штабе есть карта, я буду твоими глазами. Мы выберем относительно безопасное место встречи, там вас будет ждать наш планолет.
— Что с остальными? — настаиваю я.
— Остальные мне не нужны, — сухо говорит Койн. — Только вы двое. Свой долг отряд четыре-пять-один выполнил. Операторы не выключали камеры, так что у нас есть уникальные кадры, из которых мы смонтируем ролики и по одному запустим в эфир. Больше смысла в существовании отряда я не вижу.
— И ты дашь всем этим людям умереть? Они сражались за революцию, за тебя!
— Так и было задумано. Они сделали все, что от них требовалось, — повторяет Президент.
Оказывается, в Семьдесят Шестых Голодных Играх была и третья сторона. Я глубоко вздыхаю и пытаюсь потянуть время:
— Как нам выбраться?
— Спускайтесь под землю, в Транзит, — судя по шуму, Койн пришла в Штаб и теперь изучает карту Капитолия. — Там тоже есть ловушки, но намного меньше, чем на поверхности.
Кто-то на той стороне зовет ее, и она быстро сворачивает разговор, еще раз попросив меня все время быть на связи.
Вздрагиваю, услышав скрип двери и шаги за спиной. Хеймитч.
— Сколько ты слышал?
— Достаточно, — мужчина садится рядом и как ни в чем не бывало протягивает банку консервов. — Мессала снова всех спас. Нашел еду в вентиляции, за зеркальной панелью в спальне. Знал, где искать.
— Спасибо, — я слегка отгибаю крышку и пользуюсь ею в качестве ложки.
На несколько минут в комнатке повисает тишина.
— Что будешь делать? — будничным тоном интересуется ментор, как только мы заканчиваем есть.
До меня внезапно доходит: он не знает, что Койн готова спасти нас обоих. Мужчина думает, речь идет только обо мне.
— Поправка, — качаю головой, — что мы будем делать. Она согласна вытащить нас с тобой, но до отряда четыре-пять-один ей дела нет.
— Объясни мне, за что она тебя так любит?
— За то же, за что и ты. Я живая. А еще я напоминаю ей ее дочь.