Игра на двоих
Шрифт:
— Да, и это тоже. Часто случается так, что Капитолий сам выбирает Победителя — обычно это самый сильный трибут, —, а неугодных и непокорных старается уничтожить. С тобой этот номер не прошел — ты выжила, несмотря на все старания Сенеки. К тому же, он смертельно боится реакции Сноу на твои последние слова на Арене. Победив, ты подарила жителям Дистрикта-12 надежду на то, что Капитолий не всегда остается в выигрыше, как считалось раньше. Не могу сказать, что за всем этим последует, но на всякий случай нам с тобой следует держаться настороже.
— Мне снова придется играть роль?
— Нет, время спектаклей давно закончилось. Можешь наслаждаться победой, только не слишком увлекайся.
— Это несложно, — невесело улыбаюсь я. — Тем более, наслаждаться, судя по твоим
— Вот такие дела, детка, — Хеймитч отстраняется и поправляет выбившуюся из прически прядь. — Будь осторожна, ладно?
— Как обычно, — я всеми силами пытаюсь скрыть охвативший меня гнев. — Меньше яда, больше счастливых улыбок.
— Договорились, — подводит итоги нашей беседы ментор.
Вдруг мне в голову приходит мысль, но я отчего-то не сразу решаюсь ее озвучить.
— Я должна еще раз увидеть все, что произошло на Арене?
— Да. Считается, что так ты сможешь сполна насладиться своей победой, — по лицу ментора пробегает тень. — На самом деле, это еще одно испытание для выжившего трибута. Некоторые могли пережить две недели на Арене, но не выдерживали трех часов Игр по эту сторону экрана. Постарайся отвлечься от окружающей тебя действительности — порой это единственный способ сохранить рассудок.
— У меня в запасе есть еще один, — я все же решаю высказать свою просьбу.
— Интересно… И какой же? — прищуривается мужчина, внимательно глядя на меня.
— Если ты будешь рядом.
Взгляд Хеймитча теплеет; на губах появляется улыбка.
— Как и обещал, — тихо отвечает он и, слегка наклонившись, шепчет:
— Ты прекрасно выглядишь, волчонок. Забудь о том, что я сказал тебе несколько минут назад, и получай удовольствие: несмотря ни на что, сегодня твой праздник. А я сделаю все, что в моих силах, чтобы он был радостным.
Бросив мимолетный взгляд на часы на стене, он помогает мне подняться на диск и, прошептав: «До встречи на сцене», оставляет меня одну. Стараясь привести мысли и чувства в относительный порядок, делаю глубокий вдох и на мгновение закрываю глаза. Сенека пытался уничтожить неугодного трибута. Я выжила. Распорядители недовольны.
В тот момент я, наверное, впервые по-настоящему осознаю всю несправедливость окружающего мира и того, что творит Капитолий. «Жизнь вообще несправедлива, детка», — звучит в голове усталый голос Хеймитча. Я знаю, что он прав, но не могу подавить в себе ощущение горькой обиды. Не помню, когда обижалась в последний раз — это чувство всегда казалось мне слишком детским и несерьезным; я не имела права на подобные глупости. Обида ничем не поможет: мне не станет легче, а политика Капитолия по отношению к жителям не изменится. И в чем смысл?
Если Организаторы сами выбирают Победителя, почему бы им тогда не закончить эти жестокие игры, настоящие правила которых известны лишь одной стороне? К чему издеваться и унижать нас, демонстрируя нечеловеческую жестокость: старику Сноу недостаточно просто убить свою жертву — он должен насладиться ее мучениями и предсмертной агонией. Капитолий силен, сильнее всех нас, однако он так и не смог правильно распорядиться своей силой, и в этом его слабость.
Я чувствую себя мышкой, попавшей в мышеловку. Как умирающий от голода грызун рискует жизнью ради кусочка сыра, так и я осталась последним выжившим трибутом ради спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Но даже у мыши есть выбор: смерть от голода или от рук человека. А у меня нет. Теперь меня лишили и надежды на светлое будущее. Конечно, жизнь любого Победителя нельзя назвать легкой — вернувшись с Арены, он вынужден готовить малолетних трибутов к тем ужасам, которые когда-то пережил сам, а затем — бесстрастно наблюдать за их гибелью. Из года в год он возвращается в Капитолий по приказу Распорядителей. Из года в год зрителям напоминают подробности его Игр. Из года в года его жизнь разбирают на кусочки, обсуждая каждый сделанный шаг, каждую победу или поражение, ведь судьба трибутов во многом зависит от него. Ему больше не скрыться от Сноу и его приспешников: на
Единожды выбранный на церемонии Жатвы, ты уже не сможешь вернуться к прежней жизни. Теперь она целиком и полностью в руках Капитолия, который не отпустит тебя, пока не наиграется вдоволь. В Игре, участником которой ты стал, есть начало, но нет конца. Игры заканчиваются лишь с твоей смертью, и тебе очень повезет, если ты сам сможешь решать, когда умереть. Это своего рода бессрочный контракт, вот только твоей подписи там нет.
Поднимаясь на борт планолета, который вернул меня в Капитолий, я наивно полагала, что теперь моей жизни уже ничего не угрожает, что все самое страшное позади. Судя по словам Хеймитча, ужасы только начинаются. И вновь вместо паники я чувствую лишь усталость и разочарование.
Однако не время отчаиваться: рядом со мной есть человек, которому пришлось пережить куда больше испытаний, чем мне. Что бы ни говорил Джейк — хотя теперь я не могу точно сказать, были ли его слова искренними, — ментора никак нельзя назвать слабым человеком. Он выдержал все: Игры, смерть близких, менторство, изгнание. Вернувшись с Арены, он так и не смог найти место в привычном мире — Капитолий недолюбливает Хеймитча за выходку с силовым полем, а жители Дистрикта-12 и вовсе ненавидят, считая бесчувственным и равнодушным к судьбе их детей-трибутов. А между тем он не сломался, не покорился, не дал Играм и Распорядителям изменить себя. Единственная слабость, которую позволил себе мужчина, — хотя бы на время отвлекаться от ужасной действительности. Он выбрал не самый худший способ забыться, ведь кто знает, какой выберу я. Насколько сильным должен быть человек, чтобы не сойти с ума или не покончить с собой, столкнувшись с тем, что пришлось пережить моему ментору? Кажется, теперь, вернувшись с Арены, я понимаю Хеймитча чуть лучше и могу ответить на те вопросы, которые не давали мне покоя еще до знакомства с ним. Стоит отметить и новое, медленно зарождающееся во мне чувство — уважение, которое, учитывая мой возраст и непростой характер, заслужить почти невозможно.
Сосредоточившись на собственных мыслях, я не сразу замечаю, что на площади воцарилась тишина. Пришло время предстать перед зрителями, на этот раз — в качестве Победительницы. Звучит гимн. Цезарь вылетает на сцену и приветствует зрителей криками и широкой улыбкой. Нет, мне его не видно, просто за прошедшие годы я часто видела его на экране, а потому знаю все его ужимки наизусть. Толпа разражается аплодисментами, когда на площади появляется группа подготовки. Представив, как помощники стилиста скачут по сцене, кланяются и посылают направо и налево воздушные поцелуи, я нервно смеюсь. Наступает очередь Эффи. Интересно, сколько лет она ждала этого момента? Наслаждайся, Бряк, это и твой праздник тоже. Цинну встречают овациями: несмотря на то, что я стала его первой подопечной, он был великолепен и сумел понравиться и запомниться всем. Следом за ним на сцену поднимается Хеймитч: толпа сходит с ума. Представляю, что сейчас творится в нашем Дистрикте — впервые за последние двадцать два года Двенадцатый победил в Голодных Играх. А кто тренировал трибута и помогал ему в самых критических ситуациях? Правильно, ментор. Сомневаюсь, что по возвращении Хеймитча завалят цветами и задушат в объятиях, но отношение к нему определенно улучшится. До следующего года. Хотя, если в Семьдесят Четвертых Играх наши трибуты погибнут, Эбернети больше не будет одинок в своем изгнании.
Что же, шоу началось и должно продолжаться, несмотря ни на что. Приходит моя очередь: диск поднимает меня на сцену. Яркий свет нещадно бьет в глаза. Крики толпы оглушают. Цезарь приветственно взмахивает рукой и со всех ног спешит ко мне. Сегодня его волосы, брови и губы покрашены в фиолетовый — выглядит ужасно, но все лучше, чем кроваво-красный, который каждую минуту напоминал бы мне об Играх. Хотя я и так сейчас воочию увижу реки крови, так что разницы нет. Фликермен жаждет пообщаться с Победительницей, но тут вмешивается Хеймитч.