Игра над бездной
Шрифт:
Илмар промолчал.
— Ты, может, влюбился в эту женщину? — спросил Цауна. — Это было бы самое страшное.
Илмар неопределенно махнул рукой.
— Твои размышления означают, что это дело чрезвычайно затянулось и нам надо покончить с ним в ускоренном темпе. Разреши теперь мне диктовать этот темп. Завтра вечером, ровно в половине десятого, начнется заседание суда — и ты приведешь туда подсудимую. Вначале собирался поручить тебе роль прокурора, но теперь вижу тебя скорей в роли защитника. Прокурором буду я сам. Теперь ступай домой и готовь защитительную речь. Завтра в девять вечера Савелис встретит тебя на Петербургской дороге и покажет путь к развалинам фабрики.
На прощанье Цауна попытался подбодрить Илмара:
— Возьми себя в руки, не думай о чепухе, и все будет хорошо.
Было шесть вечера, когда Илмар пришел домой. Погруженный в мысли, он не обратил внимания на человека с синеватым шрамом, но тот его заметил сразу. По дороге Илмар зашел в аптеку и позвонил оттуда по телефону Ирене.
— Завтра вечером в половине девятого буду ждать тебя у старой церкви Гертруды. Все в порядке, мы обязательно должны явиться.
— Хорошо, Илмар, я буду вовремя. А сегодня вечером ты не придешь ко мне?
— Никак не могу. Много дел. Я собираюсь в дорогу, как ты сама хотела.
— Я тоже. Итак — до свидания завтра вечером!
— До свидания…
В восемь пришел Субрис, забрал большой чемодан Илмара и повез его на извозчике. По дороге в порт он заехал на вокзал, взял сверток с провизией, который Илмар сдал днем на хранение. А Берг все расхаживал перед домом Илмара в ожидании, когда тот выйдет. Теперь берлога не пустовала и был смысл ждать, но дольше полуночи Берг не выдержал. Убедившись, что Крисон из дому до утра не выйдет, сыщик отправился домой поспать несколько часов. Но перед тем как лечь, он еще написал донесение Черепову о своих наблюдениях.
Наступило серое душное утро. Илмара разбудил перестук колес тележки молочника. Он уснул поздно и спал неглубоким тревожным сном, отчего сейчас чувствовал себя чуть ли не более усталым, чем накануне вечером. Вставать не хотелось. Он взял папиросы и принялся курить, пока во рту не накопилась горечь и не защипало язык.
Предстоял долгий пустой день. Он охотно пошел бы в порт скоротать время среди старых друзей-моряков, но по некоторым соображениям было нежелательно появляться сегодня на судах. Дома же делать совершенно нечего. Вечерняя газета лежала на столе нечитанная. Маленькая комнатушка стала неприветливо голой. Кровать без одеяла, вешалка без одежды — войди сюда любопытный человек, он сразу бы понял, что обитатель не намерен тут задерживаться.
Медленно тянулось время. Жужжали мухи, монотонный гул доносился с улицы. Голуби воркуя расхаживали по подоконникам, и небо над городом подернулось знойной дымкой. Хорошо сейчас в море на палубе парусника! Смоленый деревянный настил источает аромат, взблескивают на солнце флюгера, и пологая волна без пенных венцов мерно колышет зеленые воды Северного моря! Изредка выпрыгнет где-нибудь дельфин, большой поморник ринется к воде и в его клюве блеснет чья-то серебристая жизнишка, а ночью кильватер фосфорически искрится, и стайка летучих рыб выпархивает на палубу. Светятся красные и зеленые ходовые огни — глаза кораблей, и далекий берег приветствует мореходов яркими вспышками маяков. Красивая, цельная жизнь… Там, на верхотуре, в «вороньем гнезде», у матроса сама собой рождается тихая песня, он поет словно птица, ведет одну мелодию без слов и сам не понимает, отчего ему так хорошо на душе.
А ты, безумец? Твой корабль наскочил на подводные скалы, прочно сел на них и не плавать ему больше. Ветер воет в такелаже, сулит близкий шторм, темнеет горизонт, и страшные тени подползают все ближе — скоро начнут бить корабль первые валы, затрещат и рухнут мачты, все будет порвано в клочья…
Потом пришел Савелис. Оглядел опустевшую комнату, удивился, что у Илмара так мало вещей, но ни о чем не спросил.
— Ты, наверно, знаешь, что Цауна позавчера ночью ходил разведать фабричное пожарище? — заговорил он. — Пусто.
— Тогда хорошо, — сказал Илмар.
— Да, это хорошо. Но плохо то, что эта Ирена не сидит сложа руки.
— Ну?
— У меня, так сказать, побольше свободного времени, вот я и пошел сегодня погулять по улице Медниеку. Тихое такое местечко, никто тебя локтями не пихает. Околачивался там больше часа. И тут раскрывается калитка — и на улицу выходит очень знакомая женщина. Меня она не знает, а я-то ее знаю — у меня ее портретик. И поскольку я ей никто, она на меня внимания обратила не больше, чем на уличного голубя. Она идет, я за ней. Так мы шли довольно долго. Наконец она подходит к одному желтому кирпичному дому. И в нем она исчезает, как мышь в норе. Мне, конечно, ничего другого не остается, как топать дальше и отыскать моего друга Илмара Крисона. Может, он сумеет объяснить, что означает столь ранний визит молоденькой бабенки к жандармам?
— Ты уверен, что это была именно Ирена? — спросил Илмар.
— Вне всякого сомнения.
— Странно… — лоб Илмара стянули морщины. — Я ведь сказал ей, чтобы несколько дней не виделась с Череповым. Неужели у нее возникли подозрения?
— Я не знаю, насколько ловко ты действовал. Но факт остается фактом — в эту минуту она разговаривает с Череповым. И о чем еще они могут говорить, как не о нас! Похоже, строя западню для нее, мы угодим туда сами.
— Сегодня вечером они ничего делать не станут. Их главный интерес — большое собрание.
— Все может быть. Но если они захотят заранее к нам присмотреться?
— Место они не знают. Я сказал Ирене, что отведу ее сам.
— Ты можешь поручиться, что за нами не будет слежки?
— Надо сделать так, чтобы шпик остался с носом. Я сказал, что буду ждать Ирену около старой церкви Гертруды. Вместо этого схожу за Иреной домой. Пока они сообразят, что дожидаются впустую, будет поздно искать наши следы. А мы с этим делом должны покончить как можно скорее, чтобы до полуночи вернуться в город. Тебе с Цауной горевать не приходится, про вас никто ничего не знает, а мне до утра надо исчезнуть с горизонта. Представляешь, как они всполошатся, как замечутся, когда Ирена утром не явится на доклад. О, господин Черепов тогда дремать не станет!
— Ты уже побеспокоился о своей безопасности в дальнейшем?
— Все улажено. Сегодня ночью я отбываю.
— Ну, ладно, будем надеяться на лучшее. Значит, начало заседания ровно в половине десятого?
— И конец в половине одиннадцатого. Пускай Цауна стряпает обвинение кратко и внятно. Его надо зачитать за пять минут. Четверть часа на допрос, пять минут на совещание суда и десять — на приговор.
— Чего там долго церемонии разводить, дело ведь ясное, можем обойтись и без формальностей.