Игра страсти
Шрифт:
Фабиан приехал в Вашингтон утром на следующий день. В городе жизнь била ключом. Его трейлер терпеливо отыскивал дорогу среди множества автомобилей и автобусов с номерными знаками всех штатов страны. Праздные туристы разгуливали с фотоаппаратами на шее и путеводителями в руках. Он проехал мимо Лафайет-парка с полем для игры в поло, излюбленным местом развлечений дипломатов, где он не раз в прошлом участвовал в поединках. При подъезде к Белому дому его фургон попал в пробку. По обеим сторонам улицы выстроилась дюжина автомобилей, на крышах которых вертелись и вспыхивали маячки.
Напротив Белого дома выстроилась целая деревня индейских вигвамов — шатров, сшитых из шкур, яркие краски которых казались неуместными в столице страны. Судя по лозунгам и транспарантам,
Многие из индейцев, которых он видел, были стариками, но было немало и таких, кто держал за руку или нес малых детей. Индейцы держали плакаты, осуждающие законы, принятые Конгрессом белых людей, и требовали отмены программы стерилизации индейских женщин, финансируемой федеральным бюджетом. Они также настаивали на выплате компенсации за землю, которая, как они утверждали, была незаконно захвачена у них правительством США.
Из кабины, возвышавшейся над крышами машин, Фабиан увидел, что группа индейцев, в большинстве своем молодых и шумных, по-видимому, подошла слишком близко к воротам ограды Белого дома. Вскоре их встретила плотная стена из вооруженных до зубов полицейских, обученных для разгона демонстраций.
Первыми, размахивая дубинками, напали полицейские. Индейцы было дрогнули, но все-таки устояли. Затем, подталкиваемые толпой, стоявшей сзади, они неохотно двинулись вперед. Сначала опешив, полицейские затем стали действовать с удвоенной жестокостью, и под ударами их дубинок упали первые индейцы. Толпа, украшенная перьями, с одеялами на плечах и раскрашенными лицами продолжала наступать. Звуки автомобильных сигналов перемежались с криками и воем избитых людей и тех, кому грозила опасность быть затоптанными. Женщина с окровавленным лицом подняла над толпой плачущего младенца. К нему протянулись руки, которые стали передавать его назад. Ее примеру последовали другие люди, которые стали передавать детей и прятать их подальше от опасности в шатры и вигвамы.
Стелла и ее муж жили в уютной квартире в новом жилом районе. Когда она открыла дверь, Фабиан увидел перед собой не девушку, какой он ее помнил, но молодую даму, — ее красота расцвела, она стала более женственной и грациозной.
За бокалом вина Стелла вспоминала различные забавные случаи, относившиеся к тому времени, когда она училась в школе и посещала лекции Фабиана. Фабиан не увидел ничего необычного в поведении ее мужа, он был сама любезность.
Вечером они вместе поужинали. Муж Стеллы заметил, что на следующее утро ему придется уехать по делам в Нью-Йорк, а оттуда улететь на неделю в Европу. В его присутствии она спросила у Фабиана, может ли он задержаться в Вашингтоне на пару дней. Она готова помочь ему найти конюшню в окрестностях Вашингтона, где он сможет прогуливать своих пони. Она хотела снова поездить верхом на Вороной. После того как муж Стеллы поддержал ее приглашение, Фабиан решил остаться.
На следующий день Фабиан, испытывавший смутное чувство любопытства, отправился к Стелле. Он не знал, чего от нее ожидать; ни ее манеры, ни интонации голоса не указывали на то, что она помнит то, что некогда происходило между ними.
Она вышла к нему навстречу одна. От шеи до пят ее закрывал богато вышитый халат. Она подала кофе, подтвердив, что муж уехал, добавив, что рада тому, что снова находится в обществе Фабиана. Но сказала она это столь равнодушным, лишенным чувства тоном, что Фабиан удивленно посмотрел на нее, пытаясь встретиться с нею глазами. Она пристально глядела на него, как в то лето, когда намеревалась войти в его фургон. В ее взгляде он увидел отблеск того чувства, которое он некогда к ней испытывал. Она по-прежнему ждала какого-то знака, не желая ни сделать шаг навстречу, ни отступить.
Фабиан ничего не стал спрашивать. Поднявшись, он неторопливо пересек гостиную и направился в спальню. Толстый ковер заглушал шаги его самого и Стеллы, шедшей следом.
Он закрыл за ними дверь спальни. Шторы на окнах были опущены, и тусклые лучи света с трудом проникали в темную комнату. Он сел на кровать Стеллы, вспомнив кровать в своем трейлере и ритуалы, которые они на ней совершали. Задумавшись над законами оптики, которыми они со Стеллой руководствовались, он принялся раздеваться. Стелла стояла неподвижно, ожидая его сигнала. Фабиан сделал знак рукой. Словно сорвавшись с рифа, она плавным движением опустилась к его ногам. Еще один знак, и она выпрямилась, скинув с себя на ковер ослепительный, украшенный змеями, листьями и птицами халат. И снова знак. Он посмотрел, но не увидел признаков сомнения и понял, что время не разрушило значения его жестов. Он должен твердо знать, как далеко она может зайти с ним; он слишком хорошо помнил, что следы его рук оставались на ее коже в течение нескольких дней и проходили лишь спустя некоторое время. Она вольна поступать, как ей угодно, он не будет ни принуждать ее, ни отговаривать.
Спустя какое-то время он услышал звонкий мужской голос. Потом его услышала и Стелла.
— Это я, милая! Пришлось вернуться! — Площадь комнаты сразу уменьшилась, когда Стелла бросилась к двери, совершив первое движение без приказания Фабиана. Но не успела она открыть ее, как в дверном проеме появилась фигура ее мужа.
Выделяясь на фоне светлого холла, он стал шарить по стене и повернул выключатель.
— Стелла, ты здесь? — спросил он, щурясь от яркого света, и двинулся по спальне, где царил беспорядок. Он увидел Фабиана, стоявшего рядом с кроватью, взглянул на подушки и простыни. Наконец взгляд его упал на обнаженную Стеллу, скользнул по синякам, пятнам влаги, которые не успели высохнуть. Он неотрывно смотрел на мужчину и женщину, затем ушел так же внезапно, как и появился.
Никогда не оставаясь подолгу на одном месте, Фабиан редко менял свое жилище на колесах на удобства отеля, где он чувствовал себя лишенным тела, словно лошадь без пастбища. Поскольку он не имел ни постоянного места жительства, ни семейных уз, с ним можно было связаться лишь случайно или когда он сам хотел установить такую связь, чтобы восстановить дружбу с тем или иным лицом, объяснить свое отсутствие. В этом случае он сам делал первый шаг.
Фабиан не мог вспомнить, где именно — на турнире по поло или на одной из выставок — он узнал, что муж Стеллы развелся с ней и что она переехала в Тотемфилд, что в штате Арканзас. Судя по слухам, второй раз она замуж не вышла, но говорили, что на деньги, полученные ею при разводе, она купила полуразвалившиеся конюшни под названием «Двойные удила», где за несколько лет до этого Фабиан давал уроки верховой езды. Помнится, Фабиан рассказывал ей про это место и настаивал на том, чтобы она там побывала.
В своих странствиях Фабиан снова потерял ее следы и теперь в ее присутствии испытывал душевную пустоту и усталость неприкаянного беглеца.
Он смотрел на нее, сидевшую за ободранным, старым письменным столом. Это была та самая Стелла, одно появление которой на поле или же на беговой дорожке некогда пробуждало в нем тоску, стремление обладать ею, вызывало в нем чувство наслаждения и боли. Теперь в его памяти остались лишь смутные образы прошлого, но воображение отказывалось создавать новые.
Стелла выжидающе смотрела на него. Однако он не стал надоедать ей привычными расспросами.
— Могу я тебе чем-нибудь помочь? — спросил он тихим голосом.
— Может, книжку прочтешь?
Не отрывая от него взгляда, Стелла показала на полку, заваленную книгами по конному спорту и выездке, которые использовала, обучая своих учеников. Поднявшись, Фабиан подошел к полке, чтобы взглянуть на них. Глянцевые обложки трех книг — это были его книги, — не были захватаны.
— В здешних краях твои книги не покупают, — заметила Стелла. — Люди жалуются, что в них нет иллюстраций, даже схематических рисунков. И их огорчает то, что ты пишешь о верховой езде.