Игра в полнолуние
Шрифт:
Но оказалось, что есть. Старший брат, и чин у него по милицейским меркам немаленький, подполковничий. И что Карась, как знал, заходил к нему накануне, говорил, куда и с кем поедет. Так что недели не прошло, как Васильева и Савву повязали. Борису дали восемь лет, Шерману за помощь в сокрытии убийства – год и два месяца. Но милиция так и не докопалась до причины преступления, списали всё на пьяную драку. И Шерман сидел спокойно, зная, что его доля в надежном месте. У невесты Катюши, которой он отдал мешочек с драгоценностями на следующий день после возвращения из помещичьей усадьбы.
Кстати, именно в тюрьме он познакомился
На праздничном концерте ко дню МВД Шерман и Пряников выступили дуэтом: Савва играл на гитаре, а Витька задавал ритм, барабаня по алюминиевым вёдрам, кастрюлям и тарелкам. Во время репетиций они сдружились, и Какофон, освободившийся на два месяца раньше Шермана, нашел потом Савву на воле. Узнал, что выпускают досрочно, по амнистии.
Так и повелось с тех пор: вместе да вместе… Витька оказался хорошим другом, а такому человеку сам бог велел доверять дела. И десять лет назад, когда появилась Майя, а Шерман решил организовать театр классической музыки, он пригласил на директорскую должность Витьку-Какофона. Конечно, тот согласился. Даже сократил смешную фамилию Пряников до иностранной, с польским налетом – Пряниш. А чтобы было еще солиднее, хотел и имя переиначить. Чтобы ударение на аристократическое «о» – Виктор. Шерман посмеивался, шутил, что для полного счастья Какофону не хватает лишь развесистого генеалогического древа, корнями уходящего в каких-нибудь королей Болеславов: Храброго, Смелого или Кудрявого7…
– Ты меня слушаешь вообще? – окрик Любаши вырвал его из воспоминаний.
Савва вздрогнул и глянул на жену: она всё ещё стояла с мобильником в вытянутой руке, а на экране была очередная фотка – опять Майя, да что ж она к ней привязалась?!
– Люба, я устал! – патетически воскликнул Шерман. – Я каждый день чувствую себя так, будто толкал рояль от Москвы до Парижа. А ведь я творческий человек, Люба! А не километр нервов, которые можно мотать!
– Что ты переводишь тему? – Любаша гневно топнула ногой и свела брови. – Ты должен прекратить с ней общаться!
– Но как, душа моя? – искренне изумился он. – Серебрянская – одна из моих главных звёзд, она приносит нам деньги! И я не могу выставить ее просто потому, что тебе чего-то там показалось! Еще раз говорю – смешно к ней ревновать, ничего у меня с ней нет. И быть не может!
– Все вы, кобели, так говорите… – голос Любаши стал надтреснутым от подступивших слез, она длинно, обиженно всхлипнула. – Меня, в конце концов, такие вещи унижают! И я устала, устала… Хватит с меня… Знаешь, выбирай: или я, или она! Подумай, Савва. А я пока уеду. Не могу я с тобой больше, не могу…
Шерман застыл в своем кресле, а она вышла из кабинета, вытирая слёзы. Это было так странно – слышать вместо крика такую вот тихую и очень серьёзную просьбу! Будто горел в Любаше какой-то огонь – и вдруг потух, резко и неожиданно, словно сверху колпак опустили. И от этого её слова приобрели особый, пугающий смысл. «Не
Но какими бы яростными ни были ссоры, Любаша никогда не грозилась уйти.
Снова заныло сердце. Шерман глянул на пузырек валокордина, и, разозлившись, швырнул его в угол комнаты. Выбравшись из-за стола, шагнул к бюро и достал из него графинчик. Замахнул пару рюмок наливки, пытаясь утихомирить скачущие мысли. И услышал, как у ворот пискнула автомобильная сигнализация.
Он подошёл к окну. По двору, в плаще, накинутом прямо на халат, шла Любаша. Волочила за собой большой чемодан на колесиках. Погрузив его в багажник, выехала через распахнутые ворота. А Шерман всё ждал у окна, надеясь: может, вернется? Но минуты догоняли друг друга, башня-часы отбивала привычный ритм, а во дворе было тихо. И за воротами – тоже.
Савва вернулся за стол, и не выдержал – снова протянул руку за графинчиком. Там уже оставалось на дне. Запрокинув голову, он допил наливку прямо из горлышка. И краем глаза увидел: в углу монитора мигает оповещение о новом письме. Он торопливо открыл почту, надеясь, что это от Земского по поводу возвращенных дисков. Но в теме письма стояло: «Счёт от «Веллнес-Т-клиник» за медуслуги для пациентки Краузе В. Я.».
– Господи, уважаемый мой! – от избытка чувств Шерман воздел руки к небу. – Ну почему ты думаешь, что именно сегодня я нашел бездонный кошелек, полный денег?
Горечь поднялась изнутри, щедро приправив этот и без того проклятый день. Будто именно сегодня бог решил наказать его за все грехи, совершенные в жизни.
Савва открыл счёт – и закрыл, нервно хмыкнув, как только увидел сумму. Теперь, когда возникли такие проблемы с дисками, она была неподъемной. И у Любаши теперь деньжат не перехватить… Похоже, он зря привез Леру в клинику Торопова. Зря дал надежду этой девочке.
Шерман откинулся на спинку кресла. Сожаление терзало его, но внутри вдруг шевельнулась холодная мысль: «Кто же знал, что так получится? И потом, Майя уже потеряла зрение. Но живёт, творит свою музыку, собирает толпы поклонников… А у Леры тоже талант, она не пропадёт. К тому же, девочки смогут поддерживать друг друга», – он попытался утешиться этой мыслью, но чувство вины густело внутри, ядом растекалось по венам…
И еще одна мысль пронеслась, мерзкая и хищная, как летучая мышь.
«На слепых музыкантов публика идет лучше».
Глава 12
Утро понедельника явилось в плотной мантии дождя, накрыло город, перемыв машины и превратив дорожную пыль в грязь. Костя поскакал через лужи к маршрутке, втиснулся последним, да так и ехал: носом в чей-то пиджак, пахнущий мокрой кошкой, лопатками – в холодное дверное стекло.
В холле «Веллнесс-Т-клиник» сотрудники стряхивали зонты, усеивая пол прозрачными кляксами. Костя покачал головой: кто-нибудь обязательно поскользнётся на мокром белом мраморе. Подошёл к дежурной медсестре, попросил позвать санитарку – пусть протрёт. И взбежал по лестнице на третий этаж, в хирургию.