Игра в полнолуние
Шрифт:
– Ну, ты сама виновата! – они явно говорили о какой-то ссоре. – Ты это… нечего тут мне! И вообще, я к Валерии.
– Здравствуйте, очень рада, – осторожно сказала Лера, вспоминая, что знает о Прянише. Он уже лет десять возглавлял знаменитый театр классической музыки, неоднократно мелькал в телепередачах и на страницах журналов. Так что Лера помнила, как он выглядит: среднего роста, щуплый, с откляченным задом. Чёрные глаза навыкат, кожа смуглая, как у цыгана. Черные волосы, в которых блестели нити седины, он собирал на затылке в хвостик.
– Ну что, Валерия, приступим? – спросил он.
– К
– Ну как же! Могли бы догадаться, – фыркнул Пряниш. – Сыграйте мне что-нибудь, я же должен вас экзаменовать!
Лере показалось это странным, ведь Шерман уже прослушивал её. Даже был подписан. Может быть, именно о таких вещах и говорила Майя, предупреждая, что Пряниш любит оставлять за собой последнее слово?
– Я готова сыграть, – ответила она. – Помогите мне, пожалуйста, сесть за пианино, и переключите звук, чтобы он шёл в колонки.
– Конечно-конечно… – Пряниш стремительно подошел к ней и потянул за руку. От него ощутимо пахнуло перегаром – видимо, после вчерашнего юбилея – и Лера невольно задержала дыхание.
Усевшись за инструмент, она объявила:
– Ференц Лист, «Грёзы любви».
– Что ж, мы все во внимании! – важно сказал Пряниш.
Положив пальцы на клавиши, Лера медленно, глубоко вдохнула, прислушиваясь к отголоскам музыки, звучащим в памяти. Первые аккорды – плавные и торжественные, прокатились по комнате… Она играла и думала о необычной истории любви, из-за которой родился этот всемирно известный ноктюрн. Лист написал его о своей возлюбленной, Каролине Витгенштейн. Из-за любви к нему Каролина бежала из России, потеряв титул и родину. Они мечтали пожениться, но множество препятствий возникло перед этой любовью. Каролина первой не выдержала испытаний судьбы – постриглась в монахини. А вслед за ней и Ференц посвятил религии остаток жизни. Леру всегда трогала эта история, и для себя она хотела любви такой же сильной, непоколебимой. Но – со счастливым концом.
– Вы прекрасно играете, – довольно сказал Пряниш, когда затихли последние звуки ноктюрна. А Майя захлопала, воскликнув:
– Лера, это очень, очень классно! Я тоже обожаю Листа, и мы можем…
– Потом обсудите! – Пряниш оборвал её хозяйским тоном. – Сейчас я должен рассказать Валерии о нашем музыкальном театре. Как вы знаете, это театр с мировой известностью. Поэтому играть в нём – большая честь.
Он неожиданно умолк, завозился. Послышался звук газа, выходящего из-под пластмассовой пробки, а потом – глубокие, жадные глотки. Пряниш откашлялся и, закрыв бутылку, продолжил:
– Как Прометей дал людям огонь…
– И воду, – невинным тоном добавила Майя.
– Да, и воду, – машинально повторил Пряниш. – Так вот, Валерия, как Прометей дал людям всё нужное, так и наш музыкальный театр стремится, чтобы слушатели могли выбирать. Хотят классическое исполнение – пожалуйста, у нас есть Вейдман и Поляков! Хотят современную инсинуацию, есть Серебрянская!
– Инсинуацию я очень даже могу, – горячо подтвердила Майя.
– И я всегда говорю: мы должны вытягивать себя из болота, как Дон Кихот вытягивал себя за волосы! – с жаром продолжил Пряниш.
– А я за шо? – с жаром воскликнула Майя, сдобрив голос одесским акцентом, таким ядреным,
– Виктор Сергеич, а расскажите еще что-нибудь, – вкрадчиво попросила Майя.
– С тобой я, Серебрянская, после поговорю! – грозно ответил Пряниш. – Ну а с вами, уважаемая Валерия, мы увидимся после вашей выписки. И надеюсь, вы с Майей не будете терять время, как она это любит, а обсудите новый репертуар. Засим откланиваюсь!
И небрежно пожав руку Леры, он вышел из палаты. Чуть стихли его шаги, телохранитель Олег приоткрыл дверь:
– Все живы?
– Пока да, – откликнулась Лера. Пряниш ей не понравился, но она понимала, что с его существованием придется смириться.
– Запасайся бронежилетом, – посоветовал Олег, будто уловив ее мысли. – Май, домой поедем? Тут уже обед несут.
– Оставь нас еще на пару минут, Олежка, – ласково попросила Майя.
Когда дверь закрылась, Лера спросила:
– Олег – твой парень?
– Просто друг. Очень хороший друг. От Пряниша защищает, когда у меня нервы сдают, – вздохнула та. – Я Савве Аркадьевичу на Прянишские проделки почти не жалуюсь, он от этого расстраивается. Всё-таки они старые друзья. Хотя Шерман его может одним щелчком вышвырнуть из театра…
– Как так?
– Очень просто. По документам – всё Шермана. Просто ему некогда заниматься этим проектом, вот он и поставил на директорскую должность Пряниша, – ответила Майя. – Ты извини, я злая сегодня на этого так называемого директора. Выбесил меня с утра. Представляешь, они переставили всё в репетиционной! Ну, я сначала пыталась скрипку найти, а потом ещё и на рояль бедром налетела. Там синяк уже, наверное… А это ведь Прянишские инициативы, с перестановками. И ведь знает, сволочь, что я ничего не вижу – а всё равно делает.
– Но ты ему высказала? – возмутилась Лера.
– А как же! Только он знаешь что заявил? «Анафема – мать порядка»6. И ускакал в коридор. Вот и всё, вот и поговорили. И всегда так. Хоть смейся с него, хоть плачь.
Лера не нашлась что ответить.
– Кстати, рояль для тебя переставили. Шерман хочет, чтобы мы попробовали сыграть в дуэте, – добавила Майя. – Так что будем вместе репетировать. Разучим что-то из классики… да хоть того же Листа! Или можем своё написать. Скрипка и рояль – прекрасное сочетание! Ты ведь в любом случае будешь в театре работать, да?
«Она сейчас о том, что результат операции не предскажешь, – поняла Лера. – Намекает, что если всё кончится плохо, я не останусь одна». Горячее чувство благодарности – как тогда, при встрече с меценатом – захлестнуло её, затопило жаркой волной. Но в глубине души снова ожил и шевельнулся ужас. Слишком трагичной была история Майи, слишком силён был страх остаться в темноте…
«Хорошо, что Костя здесь, – подумала она, – мне бог его послал. Всё-таки спокойнее, когда среди врачей есть знакомый».