Игра в полнолуние
Шрифт:
Он открыл глаза и снова взглянул на книги в «учебном» шкафу. Среди них было немало литературы по офтальмологии, ведь её Костя собирал с детства. И острое чувство сожаления полоснуло, как скальпелем: знать бы, что случится с Лерой, выбрал бы эту специальность сразу после меда. И помог бы сейчас – ну, или лучше бы понимал, чем можно помочь. «Я всё равно не буду сидеть сложа руки! – решил он. – Хотя бы карту её посмотрю, узнаю точный диагноз. Попрошу Торопова, чтобы он разрешил присутствовать на операции. В общем, сделаю всё, что смогу – лишь бы она выздоровела».
И это решение успокоило его. Костя глянул на часы:
…Он всё-таки купил ей мобильник. Еле нашел среди современных «лопат» простенький телефон с большими кнопками. Тут же, в салоне, оформил сим-карту, вбил в память мобильника свой номер и помчался обратно в клинику.
Но у двери палаты стоял тот самый мужик в черном костюме, который был в холле вместе со скрипачкой.
– Обожди, – он встал перед дверью в палату.
– Не понял, – нахмурился Радонев. – В чем дело? Я вообще-то врач.
– Там посетители, – пояснил верзила, скучающе глядя сквозь Костю. – Поговорят – тогда зайдешь.
Радонев почувствовал, как вспенилась, вскипела внутри злость.
– Ты у себя дома решай, кого куда пропускать, – мрачно посоветовал он, потянувшись к дверной ручке: – В сторону отойди!
– Мужик, не борзей! – тон охранника стал угрожающим.
– А вот хамить мне не надо, – прищурился Костя, – могу и в торец дать.
Охранник двинул челюстью, явно собираясь ответить, но женский голос из-за двери палаты окликнул его:
– Олежек, мы всё! Можешь меня забирать.
Верзила глянул на Радонева исподлобья. Бросил:
– Живи.
И, повернувшись, вошел в палату. Шагнув вслед за ним, Костя увидел Серебрянскую – та сидела в кресле, протягивая руку навстречу телохранителю. Тот взял ее ладонь.
– Я здесь. Домой поедем?
– Придётся, Олежек, – она сморщила нос и страдальчески добавила: – Мне ещё на репетицию. Пряниш запланировал гастроли по Европе. И хоть приближаются они со скоростью дрезины, форму терять нельзя.
Костя кашлянул, привлекая внимание:
– Кх-м… Добрый день, Майя, меня зовут Константин. Лера, еще раз здравствуй, я принес тебе телефон. Вдруг что-то понадобится, надо быть на связи.
Майя повернулась к нему:
– Ого, наша Лера уже обзавелась поклонником?! А я-то переживала! Ведь Савва наш Аркадьевич сказал, что она тут совсем одна.
Пожалуй, Костя впервые был рад тому, что Лера не может увидеть его лица. Чувствуя, как жар дурацкого, юношеского стыда ползет по щекам, он не знал, что ответить. Ситуацию спасла Лера:
– Майя, у нас с Костей длинная история, – улыбнулась она. – Он настоящий джентльмен, и не смог бы оставить меня здесь одну.
– Виват джентльмену! – воскликнула Майя. – Как погода в Лондоне? Гарцуют ли по туманному Гайд-Парку гвардейцы её величества? – и, сменив шутливый тон на серьезный, попросила: – Кость, а вбей мой номер в телефон Леры! Мы будем созваниваться. Я страсть как люблю поболтать!
Глава 11
Прокравшись в свой кабинет, Савва Аркадьевич Шерман почесал живот, поёжился. От модной шёлковой пижамы, что Любаша привезла из Испании, шла прохлада, но скользкая, неуютная, будто ходишь голышом. Впрочем, если бы он не надел эту пижонскую вещицу, жена обиделась бы смертельно. А ссориться не хотелось.
Повернув
– А не набулькать ли уставшему продюсеру капелек двадцать-сорок-сто? – промурлыкал он, наполняя рюмку пахучей тёмно-бордовой жидкостью. И ответил сам себе: – Набулькать, господин хороший, да с горочкой!
Он уселся на коричневый диван, обитый грубой кожей, и блаженно скрестил толстые ножки. Медленно, со смаком, выпил рюмочку. Прищурив глаз, глянул сквозь неё на свет: тонкие грани хрусталя пересекались, образуя хитрый узор. Бордовая капля лежала на дне, источая терпкий аромат лета.
– Уфф, хороша, зараза! – благодушно похвалил Шерман и поднялся с намерением повторить. Но звонок телефона, брошенного на краю стола, рассеял очарование момента. Продюсер напрягся: рингнтон был офисный, а из офиса по субботам просто так не звонили.
– Савва Аркадьевич, извините, – голос секретарши Риточки звучал испуганно, – у нас, кажется, проблемы. Тот компакт-диск с фильмом о балете… Он оказался бракованным, и теперь нам хотят вернуть всю партию. Дистрибьютор только что звонил.
Шерман крякнул, чувствуя, как перехватило горло. Вмиг стало жарко, и воздух в кабинете показался горячим, противно-сухим. Продюсер машинально расстегнул верхнюю пуговицу пижамы и принялся растирать грудь.
– Так, душа моя, ещё раз, – велел он, опускаясь на диван. – Все подробности мне давай!
– Дистрибьютор ещё в понедельник распространил диски по музыкальным салонам, – по-деловому сухо рапортовала Риточка. – И отправил в интернет-магазины. У тех уже были предзаказы на фильм, они начали рассылку покупателям. Где-то двести тысяч копий продали. И в салонах тысяч сорок. Но позавчера часть дисков была возвращена, потому что там какая-то проблема с записью. Фильм обрывается на середине, а у кого-то не включается вообще. Теперь покупатели скандалят, продавцы отказываются от наших дисков, а дистрибьютор хочет разорвать контракт и требует неустойку. Кричит, что понёс убытки, что деловая репутация испорчена.
Шерман молчал, пытаясь переварить. А воздух в комнате всё густел. И становился тёмным, будто повылезала отовсюду душная, липкая пыль, и повисла перед ним на громадной паутине.
Вряд ли Рита что-то напутала. А это значит – всему конец. Слишком большую ставку сделал он на этот фильм. Почти все свои деньги вложил, привлек инвесторов… А теперь что? Крах продаж? Но… из-за чего?! Можно ли что-то исправить?
– Савва Аркадьевич, вы здесь? – несмело спросила Риточка.
– Да. Спасибо, душа моя. Я созвонюсь с дистрибьютором, – еле выдавил он. И, уронив руку с телефоном на диван, растерянно скользнул взглядом по кабинету. Головная боль подступала: то рвалась у виска тонкой пульсирующей ниточкой, то прокатывалась подо лбом, разбиваясь в затылке. Шерман кое-как поднялся с дивана, подошёл к высокой горке, и, открыв застеклённую дверцу, пошарил в углу. Тёмная склянка с валокордином упала, покатилась по деревянной полке, и Савва Аркадьевич цапнул её рукой. Отвинтив крышку, замешкался – воды в кабинете нет, нечем разбавить лекарство. Но идти сейчас на кухню… Нет, в гостиной сидит Любаша, и она обязательно поймёт, что с ним что-то не так. Переполошится, начнет кричать – будто ему и без того мало.