Игра в смерть
Шрифт:
Чепуха это все, заверил я себя. Обычная детская игра, только и всего.
— Дыши медленно и глубоко, Кит, — велел Эскью.
Я подчинился.
— Теперь дыши быстрее. Еще быстрее!
Я задышал быстро и еще быстрее.
— Загляни мне в глаза.
Я вгляделся в глубины его глаз. Бесконечный туннель, без единого лучика света. Все глубже и глубже я погружался во тьму, ощущая, как она тянет меня к себе.
Это всего лишь игра, повторил я тогда. Обычное дело, простая игра.
Я заверил себя, что способен сыграть в эту игру. Нужно лишь притвориться, как это сделала Элли.
Эскью поднес к моему лицу сияющее лезвие ножа:
— Отрекаешься ли ты от жизни?
— Отрекаюсь.
— Желаешь ли ты смерти?
— Желаю.
Положив руку мне на плечо, он притянул меня ближе. Я не видел ничего, кроме его глаз. Не слышал ничего, кроме его голоса.
— Никакая это не игра, — с нежностью, едва слышно прошептал Эскью. — Ты действительно умрешь. Все, что ты видишь и знаешь, исчезнет без следа. Тебя просто не станет.
Он опустил мне веки.
— Смерть пришла, — сказал он.
И меня не стало.
Очнулся я, лежа на сыром земляном полу. Щеку будто лед сковал, руки-ноги одеревенели и ныли тупой болью. Догорала последняя из зажженных нами свечей — холодное, тусклое марево. Со стены на меня злобно смотрел нарисованный Эскью демон. Ни звука. Я поерзал на полу, перевернулся набок, уселся прямо, размял веки и потряс головой. В памяти — ничего, только тьма и пустота. Боль в непослушных костях. В вялых мышцах. На четвереньках я пополз к ступеням, вытянул руку к дверной створке, чтобы отбросить ее в сторону. И только тогда их услышал — перешептывания и смешки тонкими, срывающимися голосами. Я таращился в темноту, но не видел ничего, кроме кучки костей, настенных рисунков, выцарапанных надписей.
Я потер глаза ладонями.
— Кто здесь? — прошептал я.
Они захихикали пуще прежнего.
Я опять потер глаза, прищурился — и лишь тогда увидел насмешников. Тощие тельца в мерцании свечи. Они сутулились по темным углам, куда не дотягивался свет, сливались со стенами. Я, как мог, старался получше их разглядеть, но они сразу тускнели, изворачиваясь и меняя очертания. И все же я видел их вытаращенные глаза и лоснящуюся чумазую кожу, слышал их писклявые смешки и понимал, что они тут, со мной, дети-шахтеры из далекого прошлого, — в глубине, в темноте логова Эскью. Вот только задержаться они не пожелали и мало-помалу померкли, растворяясь во тьме, оставили меня в одиночестве.
Я отодвинул створку двери, выбрался наружу. Меня дождались только Эскью, сидящий на корточках лицом к реке, пес Джакс рядом с ним, — и Элли, которая, растянувшись на траве, покусывала свой большой палец.
Эскью уставился на меня так, будто видел впервые.
— Ну и как? — спросил он.
Говорить я не был способен. Помотал головой, вперил в него ответный взгляд.
— Ты видел, — определил он.
Я отвернулся.
— Ты видел, Кит Уотсон, — повторил он. — И отныне, однажды заметив, ты будешь видеть всё больше и больше.
Ковыляя, я подобрался к Элли. Она поднялась с травы, взяла меня за руку, заглянула в лицо. В ее глазах я прочел тревогу, желание защитить меня. Оставив Эскью позади, мы вместе зашагали через пустырь.
— Господи боже, Кит, — сказала она. — Я уж решила, ты никогда не вылезешь.
Я еще не успел обрести дар речи.
— Кит, — тормошила она. — Кит, дружочек… Мистер Уотсон?
Мы шли всё дальше. Ко мне начали возвращаться силы.
Элли не сводила с меня глаз.
— Кит, — все повторяла она. — Кит!
— Все хорошо, — прошептал я наконец. — Я в порядке.
— О чем он болтал? — тут же переспросила Элли. — Что такого ты мог там увидеть?
Я окинул взглядом пустырь перед рудником. Сощурившись, я опять их увидел — тощие силуэты на периферии зрения, скользящие в уголках моих глаз. Я вновь услышал их хихиканье, шепотки.
— Я придушу его, — пообещала Элли. — Чертов дикарь.
Она заставила меня остановиться. Под лучами заходящего солнца мы стояли на густом травяном ковре.
— Давай же, — взмолилась она. — Постарайся и соберись.
Я вдохнул поглубже, потом еще раз, покачал головой и попытался изобразить улыбку.
— Ты… — сказала Элли. — Ты с ума меня сведешь. Все твои беды — из-за детской наивности.
Она крепче сжала мою руку, и мы продолжили путь. Подвела меня к калитке перед домом и всю дорогу продолжала повторять:
— Кит… Ну, ты даешь. Кит…
Я повернулся, обвел пустырь взглядом.
— Ты их видишь? — шепотом спросил я.
— Вижу? Кого? — заглянула мне в глаза Элли. — Кит, старина… Кого «их»?
Я всмотрелся опять — ничего примечательного. Обычный мир, обычные дети, играющие на обычном окраинном пустыре. Маленькие шахтеры исчезли, будто их и не бывало.
— Никого, — прошептал я. — Так, ерунда. Мне уже лучше.
Тряхнув головой, я плотно сомкнул веки. Неужто пригрезилось?
— Я не притворялся…
— Знаю, Кит. Сразу было понятно.
В окне я заметил мамин силуэт. Она не сводила с нас взгляда.
— Мне пора.
— Когда-нибудь расскажешь, ладно?
— Да, Элли. Расскажу, каково это — умереть в подземелье.
У калитки мы распрощались.
— Увидимся завтра, Кит, — пообещала Элли, не трогаясь с места. — Это все-таки произошло, правда?
Я кивнул, не оборачиваясь.
— Ты… — лепетала Элли мне вслед. — Ты…
Я вошел в дом.
— Где пропадал? — поинтересовалась мама.
— Бродили вдоль реки вместе с Элли.
Мама усмехнулась.
— А что, девчонка не промах! — сказала она.
Присев за стол, я начал трудиться вилкой, заправлять в рот какую-то снедь. И при этом не отводил глаз от окна, за которым детвора Стонигейта устроила шумные игры меж цепочкой окраинных домов и рекою.