Игра в смерть
Шрифт:
Дед так внимательно и пристально меня рассматривал, словно я был пятном на обоях.
Тринадцать
Солнце заливало школьный кабинет ласковыми, теплыми лучами, и Буш-Объелась-Груш зачитывала вслух мой новый рассказ, не забывая улыбаться направо и налево. Я сидел с низко опущенным лицом, по которому медленно растекался румянец.
— Это чудесно, Кристофер, — похвалила учительница, добравшись до конца и опустив стопку листов на стол перед собой.
Я услышал, как кто-то в классе поддержал ее, а кто-то тихонько рассмеялся. Подняв голову, я посмотрел на Элли, которая сидела в дальнем от меня конце класса, и поймал на себе ее взгляд. Она расплылась в улыбке, показала мне язычок, а потом еще и подмигнула.
— Твой рассказ не выдумка? — спросила мисс Буш. — Шахтеры действительно видели того мальчика?
— Так говорил дедушка.
Учительница так и просияла.
— Что ж, — подвела она итог, — раз его истории находят такое литературное воплощение, постарайся убедить его рассказывать еще, да побольше.
И помахала листами с рассказом, демонстрируя классу:
— Полагаю, эта работа прекрасно дополнит сочинения на школьной стене. «Светлячок», за авторством Кристофера Уотсона.
Энни Майерс, сидевшая передо мной, подняла руку.
— Да, Энн?
— Можно ли называть Кита автором рассказа, если сюжет подсказал ему дедушка?
Буш-Объелась-Груш степенно кивнула:
— Уместный вопрос. Да, можно. Писатели то и дело записывают услышанные где-то рассказы. Так было испокон веков. Вспомним хотя бы величайших — Чосера или Шекспира. Ведь так и распространяются сюжеты. Истории переходят из уст в уста, передаются следующим поколениям. И каждый раз, когда кто-то их записывает, они немного меняются. Скажем, я даже не сомневаюсь, что Кит добавил несколько собственных штрихов к рассказу дедушки. Так, Кит?
— Да.
Она улыбнулась:
— Таким образом, истории меняются и эволюционируют. Как живые существа. Вот-вот, совсем как живые.
Энн обернулась, чтобы шепнуть:
— Только не думай, что мне не понравилось, Кит. Просто интересно стало. Отличный рассказ.
— И, разумеется, — продолжала мисс Буш, — устный рассказ и изложенная на бумаге история — совершенно разные способы передачи сюжета…
Она ненадолго задумалась.
— Пусть дедушка расскажет тебе еще что-нибудь, — повторила она. — И, возможно, он не откажется прийти на урок и лично поведать нам всем какую-нибудь из своих историй?
— Значит, ты полностью оправился? — спросила Элли по дороге домой.
Усмехнувшись, я пожал плечами:
— Похоже на то.
— Что же произошло?
— Не знаю. Ничего не произошло… — Я покосился на нее. — Но я не притворялся.
— Это я уже поняла.
Мы шли, не торопясь. Руку я сунул в карман — баюкал в ладони подаренного дедом аммонита.
— И ничегошеньки не помнишь?
— Ничего, Элли.
— Ни тебе чертей, ни ангелов?
— Не-а.
— Ничего себе.
Я мысленно вернулся к игре. Там действительно нечего было запоминать. Я просто шагнул в абсолютную тьму. В ту темноту, что пряталась в глазах Эскью. В темноту старой шахты. И только выбравшись наружу, я оказался способен хоть что-то уде ржа ть в памяти. К тому же воспоминание о детях-шахтерах с той поры успело выцвести и потускнеть, будто я видел их не наяву, а во сне.
Мы продолжали шагать.
— Что это такое? — спросила Элли. — Гипноз или вроде того?
— Не знаю.
— И ты сделал бы это снова?
— Не знаю.
Она сбилась с шага, остановилась.
— Боже, Кит… — проговорила Элли. — Даже не притворялся. Не то что остальные. Все до единого, я в этом уверена.
Мы двинулись дальше.
— Страшно было? Или как во сне? Будто ты спишь?
— Не знаю, Элли. Никаких чувств, ничего. Я словно обратился в ничто.
— Боже, — шептала она. — Боже мой…
— Но я видел кое-что, когда вернулся оттуда, — добавил я.
— Там кто-то был?
— Да… — Я глядел под ноги. Не сомневался, что Элли сейчас расхохочется. — Там дети, много детей. Рожденные в Стонигейте, в далеком прошлом. Века тому назад. Но теперь, вспоминая, я начинаю думать, что они мне приснились.
Элли не отрывала взгляда от моего лица.
— Боже, Кит… — протянула она. — Совсем как мальчик из твоего рассказа? Светлячок?
— Множество таких же мальчиков.
— И больше ты их не видел?
— Нет, Элли… — Я отвернулся взглянуть на пустырь, прищурил глаза. — Нет. Просто видение, вроде сна.
Оставшийся путь до калитки мы прошли в молчании. В саду нас встретила радушная улыбка моего деда: он отдыхал, уютно устроившись в шезлонге. На голове красуется любимая потрепанная панама.
— Это же наша маленькая шалунья! — обрадовался он. — Тот бесенок, что доводил мою благоверную до белого каления!
Дед помахал рукой, приглашая нас войти:
— Она признавалась потом, что больше не встречала таких бойких детишек. — Смеясь, дед потрепал Элли по руке. — «Самая строптивая и самая любимая из всех», вот верные ее слова.
Хихикнув, Элли скроила строгую мину, погрозила деду вытянутым вперед пальцем и, подражая бабушке, произнесла нараспев:
— Элли Кинан, своими выходками ты когда-нибудь сведешь меня с ума! Так и пустишь бродить по свету, мозгами тронутую! Верно говорю, сведешь!
— Охо-хо-хо! Да, вылитая она! Точь-в-точь! — развеселился дед. Кивая, он смеялся, припомнив характер любимой жены.
— А давай-ка, моя милая, спой для нас, — предложил он вдруг и озорно подмигнул мне. — Жаль, ты не слыхал, как она пела совсем еще малышкой. Пела-то как ангелочек, а уж отплясывала — и бесам не приснится.