Игра в смерть

Алмонд Дэвид

Элли старалась не смотреть на меня. Всё так же молча мы отправились в путь по мокрой, жадно чавкавшей под ногами земле. Огромные лужи под слоем травы. Под слабыми лучами солнца пустырь источал белесый пар, низко стелившийся над пустырем. От реки налетал прохладный ветерок, над нашими головами медленно ползли серые облака. Хлюпанье шагов, подмокшие брюки, общее молчание. Заросли вымокшего бурьяна. Остановка у входа, в мертвой тишине. Лай Джакса, рука Эскью. Сдвинутая в сторону дверная створка. Спуск в затопленное логово, и вот я уже сижу на корточках в мелкой луже. Взгляд напротив, в лицо Элли. «Ты… — говорят ее глаза, —

ты меня бесишь. Здесь ты сам по себе!» Взгляд на собственное имя, Кристофер Уотсон, вырезанное в стене, последнее в длинном списке мертвецов. Глоток воды и сигаретная затяжка. Вращение ножа: это я — это не я — это я — это не я — это я — это не я… Уверенность, что сегодня опять мой черед. Нож останавливается, его лезвие указывает мне под ноги. Я хватаю руку Эскью, становлюсь на колени посреди лужи, опускаюсь на четвереньки, слышу его шепот, чувствую прикосновение, вглядываюсь в черноту его глаз. Никакая это не игра. Ты действительно умрешь. Это и есть смерть. Падение в лужу. Тьма. Небытие.

Семнадцать

И вот — конец всему.

Я в глубинах тьмы, куда едва долетают чьи-то крики. Я слышу свое имя, опять и опять: Кит! Кит! Кит! Кит! На меня изливается свет. Чьи-то руки хватают за плечи, трясут. В лицо брызжет вода.

— Кит! Кит! Кит!

Разлепляю глаза.

Надо мною склонилась Буш-Объелась-Груш, коленями в грязной луже. Рыжие волосы учительницы пламенеют в тех редких лучах солнца, что просачиваются внутрь логова.

— Кит, — в ее голосе уже меньше тревоги. — Кит…

Она гладит меня по щеке, подсовывает руку под шею, отрывает от пола. За ее спиною, в проеме входа маячат чьи-то озабоченные лица.

— Что тут происходит? — шепчет мисс Буш.

Не могу выдавить ни слова. Вижу, к нам тянется Элли, вижу отчаяние в ее глазах.

— Не буди его! — вопит она. — Не буди его, тупая ты Буш!

Слезы в ее глазах.

— Не надо его будить!

Учительница тянет меня вперед, усаживая на полу.

— Давай же, — настаивает она. — Очнись, Кит Уотсон…

Оглядывается на лица остальных, темнеющие на ярком фоне неба. Гнев во взгляде.

— Да что это такое? — кричит мисс Буш. — Что вы здесь устроили?

Лица исчезают. У входа в логово остается только Элли, из ее распахнутых глаз капают слезы.

— Иди сюда и помоги нам, — говорит мисс Буш.

И Элли спускается внутрь. Общими усилиями они ставят меня на ноги, будто свинцом налитые. Ничего не помню — лишь тьма и пустота. Слышу чей-то сдавленный шепоток, смешки. Вижу тощие детские фигурки, снующие в тенях на периферии зрения. Верчу головой, пытаясь рассмотреть насмешников получше.

— Кит! — трясет меня мисс Буш. — Давай же, Кит! Приходи в себя.

Вдвоем они тянут меня к выходу и поднимают наружу, в объятия ласкового солнца.

Я обвожу взглядом пустырь. Дети разбегаются в разные стороны: увязая в траве, они спешат к своим домам.

Буш-Объелась-Груш ведет беглецам учет:

— Дэниел Шарки, — называет она имена. — Роберт Карр, Луиза Макколл…

Мы опускаемся на траву. Негодование искажает мягкие

черты лица мисс Буш.

— Что вы там делали? — желает она знать.

Элли гладит ладонями мое лицо, мои волосы и плечи.

Чей-то темный, крепко сбитый силуэт движется вдали, уходя от нас берегом реки. По пятам за ним следует лохматый пес.

— Джон Эскью, — шепчет мисс Буш. — И как это я сразу не догадалась! Джон Эскью…

Часть вторая. Зима

Раз

На следующий день все мы, за единственным исключением, стояли в кабинете завуча. На столе перед ним были разложены рапорт мисс Буш и список наших имен. Чемберс глядел на нас озадаченно, будто видел впервые. Объяснил, что недоумевает, обнаружив подобную тягу к силам тьмы в людях настолько юных, которых ожидает столь светлое будущее.

— Как прикажете это понимать? — опять вопросил он. — Что скажете в свое оправдание?

За ночь пустырь успел побелеть, подернуться инеем. Я бросил взгляд за окно, мимо удрученного завуча: Эскью был там, темный силуэт на фоне белой земли. Он шел вдали, тяжело ступая сквозь плотный туман. Теплое пальто, черная вязаная шапка надвинута на глаза, а под мышкой — альбом для набросков. Рядом семенит верный пес Джакс.

— Уотсон! — рявкнул Чемберс, заглядывая мне в глаза. — Ты не способен сосредоточиться, мальчик?

Я оторвал взгляд от фигуры Эскью. Остальные как раз живописали завучу все тонкости нашей игры: каковы ее правила, как мы умирали и как потом возвращались к жизни. Чемберс спросил об Эскью, и все в один голос подтвердили: да, дескать, это все Джон, это он придумал игру, это ему принадлежало логово… Бобби даже слезу пустил: мы ничего не могли поделать, мы были бессильны перед кознями Эскью. Дескать, он заманил нас и подчинил себе, угрожая расправой. Он сковал нашу волю заклятьями. Дэниел и Луиза дружно закивали.

— Да, — шептали они. — Мы не могли отказаться играть в его ужасную игру. Эскью — воплощение зла. Он околдовал нас всех, наложил злые чары…

Понурив головы, они клялись, что никогда больше даже близко к нему не подойдут.

Элли поцокала языком.

— Да, Элисон? — повернулся к ней Чемберс.

— Что я могу сказать… — невесело усмехнулась она. — Чепуха это все. Дурацкие игры, ничего больше. А Эскью — просто жлоб неотесанный. Пещерный человек. Тоже мне, нашли злодея!

Завуч взвесил эти доводы.

— Будь осторожна, — прошептал он. — Зло в этом мире действительно существует, и именно те, кто в этом сомневается, чаще остальных рискуют попасть в его путы.

Черкнув что-то в блокноте, Чемберс вновь поднял голову:

— Кристофер? Что-то ты молчалив…

Я пожал плечами.

— Нет, — сказал я. — Никакой Эскью не злодей. Зерно добра есть в каждом, и Эскью не исключение. Просто он не похож на остальных. А игра, она и есть игра.

Качая головой, Чемберс продолжал что-то писать.