Игры Немезиды
Шрифт:
Вместо этого Амос, засунув большие пальцы в брючные карманы, попятился к двери.
— Спасибо за выпивку, — сказал он. — Я уже забыл вкус текилы.
— Тату даст тебе в дорогу пару бутылок, я распоряжусь. Возьмешь с собой, — пообещал Эрик.
— Черт, не откажусь.
— Рад был повидаться, — кивнул Эрик и, помедлив, добавил: — Автомат не заряжен.
— Да?
— В лампе скрыт пневматический метатель. — Эрик скосил глаз на потолочный светодиодный светильник. — Отравленные стрелы. Скажи я только слово, они убьют всех в комнате, кроме меня.
— Мило. Спасибо, что не сказал.
— Спасибо, что ты остался мне другом.
Это прозвучало как прощание, так что Амос еще раз улыбнулся и вышел.
Тату ждал его в коридоре с ящиком текилы в руках. Должно быть, охрана наблюдала за разговором.
— Проводить? — спросил охранник.
— Не надо, отказался Амос и взвалил ящик с бутылками на плечо. — Я и сам умею уходить.
Амос задал терминалу маршрут к ближайшей ночлежке и взял себе комнату. Сбросив выпивку и багаж на кровать, он вышел на улицу. Очень скоро ему попался лоток со жратвой, которую реклама оптимистично объявляла «бельгийскими сосисками». В действительности оснований для оптимизма не было, разве что Бельгия славилась производством ароматизированного соевого белка. Впрочем, это не особо волновало Амоса. Он вдруг сообразил, что знает периоды обращения каждой луны Юпитера, но понятия не имеет, где находится Бельгия. Вроде бы не в Северной Америке, но точнее он бы сказать не взялся. Так что не ему критиковать бельгийскую кухню.
Он направился в сторону доков, где играл в детстве, — просто потому, что нужно было куда–то пойти, а в какой стороне вода, он знал. Разделавшись с сосиской и не обнаружив бачка утилизатора, Амос прожевал и проглотил обертку. Она была из кукурузного крахмала — на вкус как засохший быстрый завтрак.
Компания мальчишек, едва обогнав Амоса, задержалась и пристроилась сзади. По возрасту пацаны были на переходе от ходячей жертвы к настоящим взрослым преступникам. Такие обычно промышляют мелким воровством и служат мальчиками на побегушках у сбытчиков товара, не брезгующих грабежом, когда он выглядит безопасным. Не обращая на них внимания, Амос взобрался на ржавое железо старого мола.
Мальчишки, приотстав, тихо и напряженно спорили. Возможно, обсуждали, стоит ли из–за кредитки — они твердо верили, что чужак, забредший в балтиморские доки, всяко богаче их, — рисковать и нападать на такого здоровенного мужика. Амос хорошо представлял переменные этого уравнения. Он сам когда–то участвовал в подобных спорах. Легко забыв о мальчишках, он прислушался к тихому плеску волн у опор причала.
Вдали небо осветилось цепочкой вспышек — словно молнии ударили в проведенную но линейке черту. Звуковой удар докатился несколько минут спустя, и Амосу живо вспомнилось, как он стоял в этих доках вместе с Эриком, глядя, как рельсовые пушки забрасывают груз на орбиту, и споря, есть ли у них самих шанс выбраться с планеты.
Вне гравитационного колодца все воспринимали Амоса как землянина. Но на самом деле — хотя это вряд ли имело значение — Амос был балтиморцем. Все, что он знал о планете за пределами родного города, уместилось бы на носовом платке — всего десяток бедных кварталов Боготы, по которым он прошел от вокзала до лунного челнока.
На причале за спиной застучали осторожные шаги. Спор окончен, «да» перевесили «нет». Обернувшись, Амос взглянул на приближающихся подростков. У нескольких были самодельные дубинки, у одного — нож.
— Нe стоит, — сказал Амос. Он не поднял рук, не сжал кулаки — просто покачал головой. — Подождите следующего.
Последовал напряженный момент обмена взглядами. Потом, словно телепатически сговорившись, вся компания отступила.
Эрик ошибся, когда сказал, что Амос не изменился. Тот, кем он был раньше, состоял не из черт характера, а из знаний, желаний, умений. Тот, кем он был до отлета, знал, где гонят хорошую выпивку. У кого всегда можно достать качественную марихуану и табак. В каком борделе обслужат местного, а в каком только грабят ищущих приключений туристов. Тот человек знал, где дешево дадут напрокат хорошую пушку — утроив плату, если вернешь использованную. И где сдадут на время мастерскую, чтобы собрать пушку самому. Как в гот раз, когда он впервые убил человека из самодельного дробовика.
А нынешний Амос знал, как поддерживать работу ядерного реактора. Как настроить магнитную катушку, чтобы она придавала исходящим ионизированным частицам максимальную энергию, и как залатать пробоину в корпусе. Этому парню неинтересны были здешние улицы с их радостями и опасностями. Балтимор, хоть и остался прежним, стал для Амоса чужим, как мифическая страна Бельгия.
И в эту минуту он понял, что в последний раз видит Землю. Он никогда сюда не вернется.
Наутро Амос проснулся в ночлежке с ополовиненной бутылкой текилы на тумбочке и с первым за многие годы похмельем. Он решил даже, что спьяну обмочился в постели, но потом сообразил, что в духоте комнаты напотел добрый литр. В горле было сухо, язык распух.
Он смыл ночной пот и напился обжигающе горячей воды прямо из душа, запрокинув голову, чтобы струи попадали в рот. И поразился ее вкусу — после десятков лет на фильтрованной, стерильной воде кораблей и станций. Оставалось только надеяться, что в ней не слишком много микробов и тяжелых металлов. Оставшиеся в ящике бутылки текилы он переложил в походный ранец, завернув, чтобы не побились, в одежду. Потом взял ручной терминал и стал подбирать прыгун до Луны и подходящий дальний рейс на Тихо. Он попрощался с Лидией — или с тем немногим, что она оставила после себя. Он вроде как попрощался с Эриком. На всей планете не осталось никого, стоящего хотя бы плевка.
Впрочем, нет. Пожалуй, как раз плевка–то кое–кто и стоил.
Он набрал номер, с которого звонила Авасарала, и увидел на экране распрекрасного юношу с безупречной прической и огромными зубами. Парень походил на дорогой манекен в витрине.
«Служба секретаря Авасаралы».
— Дай мне Крисси, сынок, да поживее.
На два долгих вздоха манекен лишился дара речи.
«Простите, но секретарь не может…»
— Детка, — подмигнул ему Амос, — я звоню по личному каналу, так? Зовут меня Амос Бартон. — Эта ложь повторялась так часто, что успела стать правдой. — Я работаю на Джеймса Холдена. Спорим, если ты сию минуту не доложишь ей, что я на линии, то остаток жизни проведешь па базовом.
«Одну минуту, пожалуйста», — произнес манекен, и на экране появилась бело–голубая эмблема ООН.
Не прошло и тридцати секунд, как ее сменило лицо Авасаралы.
«Бартон, — вопросила та, — какого хрена ты еще околачиваешься на моей планете?»
— Уже собираюсь, шеф, но решил, что прежде надо кое–кого навестить.
«Не меня ли? Я не настолько тебя люблю, чтобы оценить такую любезность. Меня ждет рейс на Луну, надо еще подготовиться к приему треклятого марсианского премьера».