Игры с Вечностью
Шрифт:
– Взаимно. До встречи.
– Он сделал шаг назад.
– До встречи.
– Виктор кивнул. В этом мире все возможно.
– Запомни еще одно. Ты сможешь найти Анну, немного покопавшись в прошлом. Там скрыт секрет. Имена.
И поднявшийся из земли столб пламени скрыл от Ильина Азазеля. Столб растаял. Никого не было. Виктор даже не успел ничего сказать. Да и нечего было говорить.
12
Воскресное утро для Валентина Павловича Саргассова началось не так, как обычно. У него страшно болела голова, во рту была пустыня Сахара, а глаза слиплись и упорно не хотели раскрываться. Наконец, он страшным усилием воли открыл глаза и попробовал сфокусировать взгляд. Это вышло с трудом, так как мешал свет и страшнейшее похмелье. Валентин приподнял голову, оторвав ее от подушки, но понял, что сделал это зря. Комната пошла кругом, перед глазами все поплыло, и стало муторно. Валентин застонал и перевернулся на бок. Стало немного легче, но голова болеть не перестала, отдавая пульсирующими спазмами. Захотелось
– Какого черта?
– Сорвалась с его языка фраза, даже не мелькнув перед этим в пьяном и сонном мозгу. Он и сам не знал, зачем ему было нужно это говорить, свистящим и противным хрипом.
Ему бы еще спать и спать, а он проснулся. Ага, понятно почему, - он прислушался к организму и осознал, что страшно хочется заглянуть в туалет. Нечего делать, надо идти. Валентину пришлось оттолкнуться обеими руками от кровати и принять сидячее положение. Желание навестить клозет только многократно возросло. Саргассов чертыхнулся и перенес центр тяжести вперед, оттолкнувшись от кровати. Видимо, сделал он это слишком резко, так как на ногах устоять не удалось, и Валентин полетел головой в шкаф-купе. Спасла реакция - он вытянул руки и кулаками врезался в дверцу шкафа. Хорошо, что итальянцы используют на дверцах бронированные зеркала, иначе утро стало бы еще хуже. Зеркало даже не треснуло, а вот костяшки одного из кулаков Валентин разбил, оставив на стекле мазки крови.
– Чтоб тебя!
– Он хотел пнуть шкаф, но сил на это не было, и Саргассов лишь угрожающе поднял руку, продолжив свой путь по-над стенкой в туалет.
Из райской комнаты Валентин вышел через пару минут с ощущением что помолодел лет на двадцать. Путь продолжился ванной, где Саргассов оживал, поливая затылок холодной водой. Потом он спустился на первый этаж к холодильнику, откуда на свет появилась бутылка легкого запотевшего немецкого пива. Наверное, не каждый мужчина в состоянии наградить свою любимую тем взглядом, каким Валентин наградил бутылку. Во взгляде сквозило желание, нежность, любовь, радость, счастье и вера. Глупая улыбка пробежала по губам.
– Здравствуй.
– Произнес Саргассов, откупоривая пиво и поднося горлышко к губам.
За первой бутылкой последовала вторая, и, допив ее, Валентин присел в кресло в зале, ожидая облегчения своих страданий. Его надежды сбылись через пятнадцать минут. Тяжесть в голове и одеревенелость тела не ушли, но теперь Саргассова хотя бы не мучили боль и жажда. Да и разум начал просыпаться. Валентин закрыл глаза, проверяя, хочет ли он спать, но убедился, что сна нет, ни в одном глазу. Что ж, делать нечего, лечь не удастся, остается только вспомнить прошлый вечер во всех подробностях.
Вечер вспоминался с трудом. Итак, он был в каком-то кабаке, по-другому то место назвать невозможно. Перед кабаком он пил у себя в офисе, и пил много. Почему пил? Нет, не от того, что проснулась совесть, ему просто хотелось напиться. Было страшно в свете всех последних событий, страшно за свою жизнь; и этот страх вчера толкал его к бутылке. А еще он поссорился с Томой, вернее, послал ее. Эта девица вздумала крутить за его спиной с Васей, закупщиком товаров для детских домов. Конечно, Тома была для Валентина никем, ничего не значила в его жизни, и потому он послал ее не от внутренней боли, а просто от злости, что за его спиной творятся такие вещи. Она лишилась работы. Вася ни при чем, ему все равно кого танцевать, а вот она не из тех дур, которые ведутся на красивое тело, и сама выбирает с кем ей быть. Что же, довыбиралась. А вообще, ему фиолетово, что было между Васей и его любовницей, у Валентина забот и без этого хватает.... Да уж, весело. А еще вчера Саргассов почувствовал себя старым, впервые в жизни. По большому счету, Валентин и отправился в кабак, чтобы справить поминки по своей молодости. Неужели она всегда проходит вот так, в одночасье? Говорят, мы молоды пока сами себя такими ощущаем. Воистину, это так. На самом деле. Хотя, не поменялось ничего кроме отношения к себе и к жизни, Валентин переступил очередной временной порог. И до вчерашнего дня у него иногда болела спина, ныли ноги, скрипели кости, и гудела голова, но он не обращал на это внимание. Теперь же стал обращать. Кабак работал до четырех, и Валентин наверняка оставался там до закрытия. Вчера он угощал какую-то случайную компанию.... Да уж, водка на самом деле сватает и роднит всех. Какой-то девице он жаловался на свою жизнь.... Постарел ты, Валек. Раньше подобного никогда себе не позволял.
У Саргассова на глазах навернулись слезы. Только этого еще не хватало.
– Толик, Толик.
– Вспомнил он.
Да, Анатолий Воскресный, его старый товарищ и друг, много раз прикрывавший спину и ничего не требующий взамен. Ну и кто Валентин после всего сделанного? Хуже предателя. Валентин опустил голову на руки. Что же он наделал в своей тупой зависти? Что же он натворил? Неужели и у него есть совесть, в существовании которой он так давно разуверился..... Дело-то ведь не только в совести. У Саргассова кроме Толика больше нет никого близкого. Сестер-братьев родители не подарили, да и самих их уже давно на свете не было. Любимая женщина? Такой не существует, да и не было никогда, не создан Валентин для того, чтобы любить кого-то кроме себя. Создать семью он тоже как-то не удосужился, и детей не было....
Валентин обхватил голову руками. Нормальных слов для объяснения своих поступков он не находил. Да, одни лишь зависть и корысть побуждали его... Да как он мог? Как он мог? Раскаяние бушевало в сердце, забивая эмоциями голову. Он предал... Неожиданно Саргассову пришло на ум, что за все придется отвечать, и жизнь имеет свой конец. Он сломался. Всегда такой волевой, сдержанный, сильный, сейчас он пребывал в глубочайшей депрессии, и усталость покоилась на плечах неподъемной глыбой, утесом прожитых лет. А сколько же он всего совершил в жизни мерзкого, жестокого? Много. Начиная с людей, которые в 90-е, мешая бизнесу, по наводке Валентина бесследно исчезали на мясокомбинате и заканчивая сотней брошенных им женщин с разбитым сердцем. Но последнее преступление было страшнее всех предыдущих. Своими руками он почти убил друга... А Анна? Что же с ней будет? Ее, скорее всего, тоже уберут под шумок, либо же оставят без гроша в кармане, в холодном одиночестве. Она не выдержит, она сломается под тяжестью рока... Саргассов и так переживал за ту ночь, когда в доме Воскресных побывали Гоша и Вася; он действительно чувствовал за собой вину за произошедшее тогда. Говорил же им: узнайте код, но девчонку не трогайте! Кто же знал что это за зверье? Хорошо, хоть Анна осталась живой и невредимой! Иначе он проклял бы себя. Он любил ее, как дочь. Она росла у него на глазах, и он, как и любой из близких Толику людей, принимал участие в ее воспитании.... А что теперь? В кого он превратился? Кем он стал? Что потом? Неужели, он пошел на это ради денег? А на что они ему нужны? Да ведь он при жизни, будучи верен своей натуре, не позволит себе проматывать финансы! А они приносят удовольствие, только если тратятся, в гроб с собой их не заберешь...
До этого он смотрел в пол, на черную паркетную доску, изучая причудливый узор древесной структуры, а затем, резко переведя взгляд на стену, чуть не рухнул со стула. На стене расплывалось огромное кроваво-красное пятно, яркое и сочное как вишня. Валентин прикрыл глаза руками, а потом снова глянул на стену. На ней ничего не было. Саргассов перекрестился. В голове мелькнул вопрос, когда же он в последний раз был в церкви? Валентин задумался, но ответа так и не нашел. А ведь самое интересное, атеистом он себя не считал! Хотя, и не делал ничего из того, что надлежит делать православному человеку - не молился, не посещал храм, не постился и не исповедовался, наконец. Да он даже никогда не просил прощения у Всевышнего за все, что натворил! А расплачиваться-то придется...
– снова мелькнула в голове шальная мысль. Да что там, придется... Он уже начал.
Неожиданно, Валентина пронизала дрожь, как от холода, и по спине побежали мурашки. Он внезапно ощутил чей-то недобрый и пристальный взгляд, как будто в спину уперли ствол автомата. Валентин обернулся и увидел по ту сторону высокого, доходящего верхним краем почти до потолка, французского окна, ворона. Вживую эту птицу Саргассов никогда не видел, только на фотографиях или по телевизору, но он, оценив размеры, сразу понял, что это не обычная ворона, коих море в любом городе. Редкая птица, занесенная в красную книгу, была размером больше взрослого копчика. Она не мигая, как будто оценивая, смотрела на Валентина своими карими глазами. Руки у человека дрожали. За окном, из-за тяжелейших, иссиня-черных туч, закрывших панцирем солнце, стояли непроглядные сумерки. Было холодно и сухо, резкий ветер мел листву и чувствовалось приближение дождя. Валентин застыл, смотря на неожиданного гостя как на исчадие ада, настолько был суеверен и силен страх перед этим существом. Ворон медленно расправил крылья, но, ни одно перо не пошевелилось на его теле от порывов ветра. Птица подошла косолапой походкой к окну, и с паузой трижды стукнула по стеклу. После этого раздалось хриплое и сорванное: кар-р-р!, и ворон взметнулся ввысь, скрывшись из глаз. Саргассов стоял, как молнией пораженный. Он никогда не верил в суеверия, но с детства знал, что на Руси ворон являлся предвестником скорой смерти. Она постучалась к нему в образе пернатого. Все кончено. Валентин тихо взвыл и кинулся к холодильнику, но извлеченное оттуда холодное виски успокоения не принесло.
Валентин взмок от испарины, холодной и мерзкой, как сам страх, животный ужас, испытанный им. Значит, все! Приплыли. Может, вчера не дыхание старости, а предчувствие гибели заставило его пойти в тот кабак? Кто его знает! А когда это может произойти? Наверное, сегодня. Сроки поджимают, Белов вот-вот перейдет к активным действиям.... Да, ему еще нужны кое-какие данные, но они мелочны и их легко распознать и без помощи Саргассова. Он уже не нужен, и если его собираются убирать, то это произойдет никак не позднее конца недели. Значит, пора действовать, сейчас. Сегодня. Он опять вспомнил Толика и горько вздохнул. Те планы к спасению, которые Валентин возводил раньше, теперь уже не подходили, потому что возникла необходимость помочь Воскресному, предупредив его об опасности. Неподвластным разуму порывом, Валентин выскочил в кабинет, где на стене висела икона Спасителя. Молиться Валентин не умел, но в отчаянии он пал ниц, распростершись перед иконой, и, принялся, подбирая слова, принялся горячо вымаливать прощение за все, что натворил за свою жизнь. Одна за другой всплывали в памяти ситуации, лица людей и эпизоды жизни. Все, что Саргассов считал темным в своем прошлом, все его жестокости и преступления, все грехи озвучивались вслух сбивчивым шепотом. Не в силах поднять на икону глаза, перед которыми все плыло от слез, он лишь молился. Он никогда и не мог предположить, что в его памяти хранится столько воспоминаний, он и не представлял, сколько всего натворил. Валентин изливал душу, вспоминая шаг ша шагом жизнь, от юности к зрелости. Это была самая настоящая исповедь, жаркая мольба. Закончил он на самом позорном грехе, на предательстве друга. Перечислив все, Саргассов понял, за что он расплачивается, и осознал, что имея за плечами такой багаж, жить на свете - преступление. По идее, его уже давно должна была поразить молния.... Хотя, этого слишком мало для Валентина. Кара будет страшнее. Наконец, Саргассов закончил, поднялся с пола, перекрестился и попросил у Бога помощи выдержать все, что уготовано на пути. Он еще раз попросил прощения, и добавил что примет все со смирением. Ему больше нечего было сказать. Свесив голову, в которой все перемешалось, Валентин прислушался к себе. Душа болела, сердце разрывалось на части скорбью, и печаль притаилась в глубине его глаз. Взгляд, мысленно брошенный в будущее, был удрученным. "Если уходишь, уходи красиво!", - промелькнул в голове Саргассова совет одного человека, данный еще в пору далекой юности. Что же, так тому и быть. Хотя бы уйдет красиво, если жил как гниль...