Иисус неизвестный
Шрифт:
да приидет царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе.
Нет, если бы только предвидел даже не первый, а один из последних «Иоаннов», что это слово так будет понято, то не вложил бы его в уста Господни.
В этой темнейшей загадке христианства, кажется, главное и все решающее слово — «ныне».
Ныне, царство Мое не отсюда, —
это никем никогда не услышано. «Ныне — сегодня — сейчас царство Мое еще не от мира сего; но уже идет в мир; будет и здесь, на земле, как на небе».
Это почти понял, хотя бы на одно мгновение, даже такой «средний человек», как Пилат.
Итак, Ты — царь? (Ты все-таки Царь?), (Ио. 1, 37), —
повторяет он и настаивает, чтобы понять совсем. И слышит сказанный, или читает опять безмолвный, ответ Узника:
Я на то и родился и пришел в мир, — чтобы царствовать.
Понял Пилат почти, но не совсем: мелькнуло — пропало; было,
899
Nihil aliud inveni, quam superstittonem pravam et immodicam донесение Траяну Плиния Младшего (110 г) о христианах Вифанийской области. — Plin. secund., ad Traj., X, 97.
Мытаря, блудницу и разбойника на кресте легче было полюбить Иисусу, чем «среднего человека», Пилата. Но если не полюбил, то, может быть, пожалел; предложил ему спасение за то, что он почти хотел Его спасти. Что-то сказал ему об истине, — что именно, мы не знаем, потому что слова, будто бы, Иисусовы:
всякий, кто от истины, слушает гласа Моего (Ио. 18, 37), —
слишком Иоанновы. Но ответ Пилата мы знаем с несомненной, исторической точностью; слышим его, как слышал Иисус; видим, как видел Он, в тонкой усмешке на бритых губах, страшную, как бы неземную, скуку, может быть ту самую, с какой будет смотреть Пилат на воду, мутнеющую от крови растворенных жил. [900]
900
Вероятно, самоубийство Пилата, Euseb, . В., 11, 7. — «Христианские историки ссылаются на римских» — Ed. Meyer, Urspr. u. Anf. d. Christ., I, 205–206.
Что есть истина? (Ио. 18, 38), —
в этом слове — «громовое чудо», как скажет Великий Инквизитор о трех Искушениях дьявола: «если бы слово это было бесследно утрачено, забыто, и надо было бы восстановить его, то вся премудрость земная могла ли бы изобрести хоть что-нибудь подобное?» О, конечно, не «среднего» ума человек говорит его, а тот, кто за ним: весь Рим — весь мир. Что, в самом деле, мог бы сказать весь мир самой Божественной Истине, призванной на суд его, как не это: «что есть истина?» Но, сколько бы ни спрашивал Пилат, Иисус молчит: уже не говорит, а делает. «Слово стало плотью», и всякое отныне слово человеческое с этим божественным деланием несоизмеримо. Он уже не говорящая, а Сущая Истина. «Что есть истина?» — на этот вечный вопрос мира сего — вечный ответ Сына человеческого: «Я».
И, сказав это слово, опять вышел Пилат к Иудеям, и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем.
Так, в IV Евангелии (18, 38), а в III (23, 14):
вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ, и вот я… исследовал и не нашел Его виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете его.
И опять, в IV Евангелии (19, 7–8):
Иудеи же отвечали Пилату: мы имеем Закон, и по Закону нашему, Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим.
И, услышав это слово… Пилат устрашился.
Вспомнил, может быть, «сына богов», Тиберия.
И, опять войдя в преторию, сказал Иисусу: откуда Ты?
Но Иисус не ответил ему (Ио. 19, 9).
Весь — тишина, молчание, тайна, ужас. И Пилат, может быть, сам удивился — «устрашился» того, что сказал. Вспомнил, как на полях Меггидонских, у подножия горы Гаризима, плачут самарийские флейты-киноры о боге Кинире-Адонисе:
воззрят на Того, Кого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают о сыне единородном. (Зах. 10, 12.)
Вспомнил, может быть, как страшно отомстил Фиванскому царю, Пентею, неузнанный и поруганный им, в человеческом образе, бог Дионис, такой же, как этот, — жалкий узник. [901]
901
Lagrange, Evang. de les Chr., 560.
Но
Мне ли не отвечаешь? Или не знаешь, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?
Иисус молчал.
Ты не имел бы надо Мной никакой власти, если бы не было тебе дано свыше; потому более греха на том, кто предал Меня тебе, —
этот безмолвный ответ, может быть, прочел судия в глазах Подсудимого. Кто предал Его? Иуда, Ганан, Израиль? Нет, весь мир.
С этой минуты, Пилат искал отпустить (оправдать) Его. (Ио. 19, 10–12.)
Этого и прежде искал, но теперь — еще больше: смутно, может быть, хотя бы на одно мгновение, понял, что сам погибнет, если Его не спасет.
Выйдя опять с Иисусом на Лифостратон, — в который раз? — увидел Пилат, что, только что пустынная, площадь наполняется народом, как водоем — вдруг пущенной водой. Снизу, с храмовой площади. —
всходила толпа, —
живо вспоминает, как бы глазами видит, Марк. Если бы римский наместник не был так слеп к «презренным» иудеям, то пристальней вглядевшись в толпу, увидел бы, что это не настоящий народ, а поддельный, ряженый, — Гананова «кукла»: частью сиганимы, «стражи-блюстители» храма, дети знатных левитских родов; частью же храмовая челядь, слуги и рабы первосвященников, — самая черная чернь, заранее наученная, что, когда и по какому знаку делать; готовая, в угоду господам своим, не только «Сына Давидова», но и самого отца послать на крест.
Первосвященники… возбудили чернь (научили,)… как погубить Иисуса. (Мт. 27, 20.)
К празднику же (Пасхи) наместник имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели. (Мт. 27, 15). [902]
Был у них тогда знаменитый узник, по прозвищу Варавва, —
так, у Матфея (27, 16), а у Марка (15, 7):
в узах был (некто) Варавва, совершивший вместе с другими бунтовщиками убийство в народном возмущении.
И, наконец, у Иоанна (18, 40), — «разбойник», , а в некоторых кодексах, «атаман разбойничьей шайки». [903]
902
Римский обычай отпускать к празднику осужденного узника, и вне Евангелия, исторически несомненно засвидетельствован, — Vinelli, Papiri greco-egizii, п. 61, от 86–88 гг., приговор египетского наместника Септимия Вегета о Фабиане: «Хотя ты и достоен бичевания, милую тебя, ради народа». — Lagrange, Marc., 413–414. — Tit. Liv., V, 3. — В праздник lectisternia <лектистерний — (лат.) — в Древнем Риме обряд подношения еды статуям одного или нескольких богов>, освобождались узники. — Joseph., Ant. XX, 9, 3: «по заступничеству первосвященника Анана, помилованы осужденные сикарии». — Р. W. Smidt, Die Geschichte Jesu, II, 1904, s. 385. — Deismann, Licht vom Osten, IV, 229.
903
Zahn, 368.
В нашем каноническом чтении, — имя, а в древнейших и лучших кодексах Матфея и, может быть, Марка, — только прозвище: Bar Abba, что значит по-арамейски: «Сын Отца» — «Сын Божий», — одно из прозвищ Мессии; полное же имя: Иисус Варавва, [904] Так, в лучших кодексах Матфея, читал Ориген, и глазам своим не верил: «имя Иисуса, должно быть, еретиками прибавлено, потому что оно неприлично злодею». [905] Как будто все в этом деле — не самое «неприличное», что было когда-либо в мире. Нет, лучшая порука в исторической точности всего Матфеева свидетельства о суде Пилата — то, что это страшное и отвратительное созвучье имен, как бы дьявольская игра слов: «Иисус Варавва — Сын Отца», — здесь не умолчано.
904
Кодексы Syro-Hieros., Evangelar. hierosol. и многие другие. — R. A. Hoffmann, Marcusev., 603. — W. Brandt, 102–104.
905
…Ne nomen Jesu conveniat alicui iniquorum. — Origen., in Mat. comment., ser. lat. 121, ed. Lomm., IV, 255, ser 121. — W. Bauer, Leb. Jes. im Zeitalt, der N. T. Apokr., 527. — Klostermann, Matth. ev. 220. — Lagrange, Marc, 415. — Goguel, La vie de Jes. 500.