Илион. Город и страна троянцев. Том 2

Шлиман Генрих

Правда то, что старый город не находился так высоко, как вершина холма Гиссарлык до того, как начались раскопки. Доктору Шлиману пришлось пойти далеко вглубь – на 25 или 30 футов или более – прежде, чем он добрался до стен и домов Илиона под руинами позднейших поселений. Но даже если мы опустим уровень Илиона до такой глубины, он все же будет достаточно высок, чтобы сохранить для города его господствующее положение. Его дома и башни, хотя бы даже они были и очень умеренной высоты, видимо, поднимались достаточно высоко над поверхностью, чтобы достичь уровня позднейшего холма. Все это в любом случае составляло бы высокую, «шумную ветрами» крепость. Наши деревянные хижины, которые стояли у подножия холма, далеко ниже уровня старого города, смотрели на долину с высоты по меньшей мере 60 футов, и ветры дули вокруг нас с такой силой, что часто казалось, что все наше поселение слетит вниз с обрыва.

Холм-крепость

Гиссарлык в том виде, в каком он являлся путешественникам до того, как доктор Шлиман начал свои гигантские раскопки, был, собственно говоря, искусственным холмом, который легче всего можно было бы сравнить с земляными холмами на Ассирийской долине, которые покрывают руины царских дворцов; только он был построен не в самой долине, но на западном конце второго отрога описанной выше третичной скалы. Следовательно, он лежит прямо над долиной и должен был с нее выглядеть высоким. Последующее увеличение его высоты должно было действительно быть очень постепенным. Копая вниз с поверхности, мы постоянно встречаем все новые и новые руины, относящиеся к различным эпохам. Один народ за другим жил здесь, и каждые новые поселенцы, селившиеся на руинах своих предшественников, сравнивали поверхность, расчищая некоторые из руин и сбрасывая их с обрыва. Таким образом поверхность холма постепенно расширилась, и вполне понятно, что теперь, когда раскопки последнего года почти полностью обнажили границы старого города, широкая яма должна казаться чем-то вроде воронки, на дне которой в очень небольшой окружности находятся руины Илиона. Мы должны признать справедливость наблюдения, согласно которому Илион не был большим городом, в котором могла поместиться огромная армия чужеземных воинов вдобавок к большому собственному населению. Такой Илион существовал только в видениях поэта. Такой Илион едва ли заслуживает вообще названия города. В нашей части света мы назвали бы такое поселение крепостью или укреплением. Именно поэтому я предпочту назвать это место крепостью-холмом (Burgberg); этот термин, строго говоря, и есть перевод турецкого слова «Гиссарлык».

Но почему же считать эти самые руины на дне воронки Илионом? На это я отвечу, что можно задаться вопросом, действительно ли когда-нибудь существовало место под названием Илион. Разве не сомнительно, существовал ли когда-нибудь какой-нибудь Геракл или какие-нибудь аргонавты? Возможно, Илион, Приам и Андромаха – такая же поэтическая фантазия, как Зевс, Посейдон и Афродита. Однако это отнюдь не значит, что мы не должны искать Илион поэта на дне нашей воронки. Здесь лежит много близко стоящих друг к другу домов, обнесенных могучей стеной из грубо обтесанных камней. Стены домов и комнат сохранились настолько, что оказалось возможным составить план поселения. Достаточно крутая улица, замощенная большими плитами, ведет через одни ворота на западную сторону в крепость. Лишь узкий проход остается между домами. Все заполнено мусором, оставшимся после пожара. Большие глиняные кирпичи со стороной в половину ярда растаяли от страшного жара и превратились в стекловидную массу. Груды зерновых, в особенности пшеница, горох и бобы, превратились в угли. Остатки животной пищи, устричные раковины и мидии всех видов, кости овец и коз, быков и свиней также были отчасти сожжены. Древесного угля как такового мы видим немного, и то, что есть, – в основном дуб. Пожар должен был продлиться достаточно долго, чтобы практически полностью разрушить почти все деревянное. Даже металл, и в особенности бронза, по большей части расплавился и от воздействия огня превратился в неразличимую массу.

Очевидно, что крепость была разрушена пожаром, который продлился достаточно долго, чтобы полностью разрушить все горючие материалы. Такой огонь, соответствующий описанию Гомера, загорелся в поселениях на Гиссарлыке только однажды. В многочисленных слоях руин, которые лежат один над другим, есть многие другие следы огня, но никаких – такого масштаба, как мы видим в сожженном городе. Даже под ним все же имеются слои, доходящие вниз до глубины иногда 20 или 25 футов – поскольку сожженный город не был древнейшим поселением на Гиссарлыке, – но даже в этих древнейших слоях нигде нет следов такого обширного пожара.

Однако именно в сожженном городе среди многочисленных предметов искусства, особенно керамики (некоторые из них – редкостное совершенство), было неоднократно обнаружено золото, иногда вместе с предметами из серебра, бронзы и слоновой кости. Все эти открытия затмило сокровище Приама, на которое доктор Шлиман наткнулся в третий год своих успешных раскопок. И с тех пор не проходило ни года без открытия по крайней мере нескольких золотых предметов. Я сам был свидетелем двух таких

находок и помогал собирать предметы. Клеветники, которые не стыдились обвинять первооткрывателя в подлоге, давно уже замолкли. Особенно с тех пор, как турецкое правительство по случаю того, что двое рабочих присвоили себе часть клада, наложило эмбарго на все предметы такого рода – как это и происходит с такими коллекциями в других местах, – подобным завистникам с их шипением пришлось отступить и уединиться у собственного домашнего очага. С тех пор золотые предметы того же типа, что и гиссарлыкские, были найдены не только в Микенах, но и в других греческих погребениях. Один из золотых кладов, найденных в моем присутствии, содержал штампованные пластинки из золота, орнамент которых в мельчайших деталях повторял такие же, найденные в Микенах.

Сожженный город был также и «золотым городом». Только в нем мы находим такое множество чудесных и в то же самое время явно иноземных сокровищ. Ибо ясно, что перед нами отнюдь не продукты местного ремесла, но предметы, привезенные из-за границы в результате либо торговли, либо грабежа. Характер их восточный, конкретнее – ассирийский. Следовательно, сожженная крепость должна была быть резиденцией великого и удачливого героя – или сына такого человека, – который собрал сокровища редчайшей ценности в своем небольшом, но безопасном доме.

Главное сокровище было найдено в одном месте в чем-то вроде шкафчика. Судя по всему, первоначально оно хранилось в деревянном ларце. Оно находилось близ стены очень прочно построенного каменного дома, в других частях которого было найдено множество других достаточно хорошо сохранившихся сокровищ в терракотовых вазах; очевидно, этот дом был резиденцией князя. Ибо таких сокровищ не было обнаружено ни в каком другом месте; и поскольку площадь сожженного города теперь уже полностью раскрыта, то мы можем со всей определенностью утверждать, что на этом месте стоял дворец. Рядом с ним идет старая городская стена и улица, которая проходит через одиночные ворота крепости и также ведет к нему.

Были ли эти ворота теми самыми Скейскими воротами и был ли этот дом домом Приама? Доктор Шлиман, запуганный своими учеными противниками, теперь говорит только о доме «городского старейшины» (Stadthaupt). Однако мог ли этот «городской старейшина», владевший таким количеством золота в то время, когда золото было так редко, быть кем-либо иным, как князем? И почему бы не назвать его Приамом? Существовал ли когда-либо Приам или нет, князь золотого сокровища, который жил на этом месте, достаточно близок Приаму «Илиады», чтобы мы отказались от удовольствия дать этому месту его имя. И разве есть какой-нибудь вред в том, чтобы назвать западные ворота, единственные ворота в этой городской стене, от которых крутая дорога вела вверх от долины, прославленным именем Скейских ворот?

Давайте же без нужды не отрезать себя от всей этой поэзии. Хотя мы – дети жесткого и слишком прозаического века, мы сохраняем свое право снова вызывать перед собою в старости те картины, которые заполняли нашу детскую фантазию. Когда мы стоим на таком месте, как Гиссарлык, это печалит, но в то же время и возвышает душу, и мы читаем ход истории по следующим друг за другом слоям, как в геологическом разрезе. Эта история написана не для нас, но она стоит физически перед нашими глазами в руинах минувших времен, в реальных предметах, использовавшихся людьми, жившими в них. Огромные массы руин лежат слоями над сожженной крепостью, между ней и первым слоем, который уже содержит обтесанные камни и стену из квадратных блоков. Возможно, это была та самая стена, которую Лисимах, один из полководцев Александра, как свидетельствуют источники, построил на Илионе. В любом случае эта стена напоминает стены македонского периода и в соответствующем слое содержатся греческие стены и керамика. Здесь перед нами определенный период времени. С этой точки мы можем отсчитывать время назад, и легко видеть, что этот подсчет благоприятствует нашей интерпретации троянской легенды.

Тогда возможно, что песнь Гомера – вовсе не чистая фантазия. Возможно, правда, что в очень отдаленное доисторическое время богатый князь действительно жил здесь во вздымающейся вверх крепости, и что греческие цари вели яростную войну против него, и что эта война кончилась его собственным падением и разрушением его города в страшном пожаре. Возможно, это был первый раз, когда Европа и Азия пробовали силы друг друга на этом берегу, в первый раз, когда молодая, но все более и более независимая цивилизация Запада подвергла грубому испытанию силой свое превосходство над уже изнеженной цивилизацией Востока. Мне это кажется вполне возможным, однако я не буду заставлять всех и каждого согласиться с моим мнением.