Им помогали силы Тьмы
Шрифт:
— Тебе что же, неинтересно знать, кто он? Ты даже не догадываешься?
— Да откуда же мне знать?
— О, это твой старый приятель или, лучше сказать, что-то вроде родственника по линии жены.
— Но я же не женат.
— Не женат, не женат. А как же та блондиночка, которая готова была глаза мне выцарапать, когда узнала о нашем с тобой плавании по Дунаю? Разве ты мне не говорил еще в Лондоне, что ты к ней относишься как к своей жене?
— Эрика? Но я в жизни не встречался ни с одним из ее родственников.
В темных глазах Сабины загорелись лукавые огоньки:
— Но ты же встречался с ее мужем.
—
— Именно так. И он живет на этой вилле со мной последние три месяца.
— Черт побери! Да ему же, поди, шестьдесят стукнуло и…
— Мне ли этого не знать, милый. И у меня сложилось впечатление, что он и в молодости-то был не боец. Но будем смотреть правде в глаза: я у него под седлом и стараюсь извлечь из этого максимум возможного.
— Бог ты мой, но зачем? — удивился Грегори. — Ты так же прекрасна, как и прежде, ты можешь выбирать из сотен мужчин того, кто тебе приглянется и будет тебя устраивать во всех отношениях. А у фон Остенберга даже денег и то нет. Эрика вышла за него замуж лишь потому, что для ее умирающего отца это был вопрос чести — восстановить ее доброе имя после ее связи с Гуго Фалькенштейном. И Курта она выбрала потому, что знала, что он не скажет ни слова против ее интрижек с любым другим мужчиной — лишь бы она финансировала его научные изыскания из тех миллионов, что оставил ей Фалькенштейн.
Сабина сделала капризную гримаску:
— Ну-у, милый, не будем. Ты ведь тоже хорош гусь. Наврал мне, что ты меня освобождаешь из Тауэра, а сам за меня пойдешь в тюрьму. Мне тоже пришлось расплачиваться за твое вранье, ведь информация, которую ты сообщил полковнику Каздару, оказалась ложной.
— Знаю, знаю, виноват, — гладко поддакнул Грегори. — Но я и сам тогда в это верил. Я ведь не занимаюсь планированием операций, а только втыкаю булавки в карты при Кабинете военных действий. Я считал, что передал правильные сведения Каздару за то, чтобы он доставил тебя в Германию, но оказалось, что мой приятель из Группы планирования продал мне фальшивку.
— А ты не врешь? — засомневалась Сабина.
— Святую правду говорю, — не моргнув и глазом, заверил ее Грегори.
— Как бы там ни было, но ты посадил меня в очень глубокую и грязную лужу. Поскольку твоя информация совпадала во многом с тем, что у них уже имелось на руках, Риббу не пришлось вручать фюреру чистую липу, но уж на мне он отыгрался, так отыгрался… Они все меня, представь, считали более талантливой разведчицей, чем все люди Канариса вместе взятые. Просто Мата Хари, да и только! И вот я привезла им откровенную дезу. Тогда Гиммлер принес Риббу доклад Граубера о наших с тобой шашнях в Будапеште. Они заявили, что я обманула Риббентропа преднамеренно, и потребовали моей в их грязные лапы выдачи, как британского агента.
— Дорогая, как я тебе сочувствую! — воскликнул Грегори совершенно искренне.
— И ты имеешь для этого все основания. Я насмерть перепугалась перспективы попасть в лапы мясников Гиммлера. Но Рибб меня на этот раз выручил из беды.
— А почему все-таки теперь фон Остенберг? — прервал ее Грегори. — Я слышал, что ты последнее время ловила коммунистов. Но он ведь не коммунист?
— Ну что ты, конечно же, нет. Он совсем другой породы. Аристократ, ученый, светлая голова. Но только аристократы и
— Все равно, он же страшный зануда. Удивительно бездарная растрата такого материала! — сказал он и тут же осекся, прикинув, чего этакий комплимент может ему стоить. Сабина заводится с полуоборота.
— Не переживай, дорогой, — утешила она англичанина. — Курт время от времени здесь не ночует, да и я свободна целыми днями. Уверена, что эти старые ишаки-психоаналитики из Вены одобрительно бы отозвались о моих методах. Фюрер сказал, что первейший наш долг — ублажать наших героев, которые приезжают в отпуск с фронта, и я постаралась побороть в себе комплексы, смиренно постясь по ночам и вознаграждая себя и симпатичных юношей днем.
— Надеюсь, что ты не очень ими увлекаешься, — заметил Грегори.
— Нет-нет, что ты. Но ведь ты знаешь, что до абсолютной фригидности мне еще далеко. И регулярного любовника я заводить остерегаюсь, чтобы не было лишних осложнений. И в Берлине, несмотря на бомбежки, все еще веселятся. Даже как-то отчаяннее, чем прежде. Теперь, когда не знаешь, будешь ли ты жива завтра, стараешься взять от жизни все.
— Меня больше удивляет другое: как это ты ухитрилась из всех выбрать именно мужа Эрики?
Сабина пожала плечами.
— Ничего странного я в этом не вижу. Насколько нам известно, заговорщики вообще стараются держаться узким кругом. И он оказался среди них. Надеюсь, ты не ревнуешь, милый? Ведь ты все эти годы развлекаешься с его законной супругой.
— Да нет, что ты. С какой стати? Я от этой сделки только выиграл.
— Звучит как сомнительный комплимент.
— Я хотел сказать, что из нас четверых больше всего повезло мне, а не тебе, — быстро поправился он.
— Из нас четверых! — повторила за ним Сабина и засмеялась. — В добрые старые времена, когда Курт был помоложе, ты, может быть, и имел право сказать такое. Знаешь, раньше в Будапеште даже модно было выезжать на пикник двумя парами, а там на природе по ходу дела меняться женами или любовницами, а потом веселиться всем вместе. Уж я бы тогда заставила Эрику приревновать тебя — будь уверен!
Грегори покачал головой:
— Дорогая, ты неисправима и очаровательна в своей проказливости. Но такая ситуация вряд ли возможна в будущем, а меня больше волнует настоящее. Я сейчас в бегах. Не могу сказать, что за мной в данный момент охотятся, но у меня нет документов, нет продуктовых карточек, из денег только мелочь. Разумеется, у меня все это было, но меня обокрали, когда я спал вчера ночью в бомбоубежище, и теперь я оказался на нулях. Скажи мне откровенно, можешь ты меня на время приютить или нет?