Именем человечества
Шрифт:
– Разве я плачу, Вова? С чего ты взял? Просто... Просто ветер, – с трудом проговорил Максим, стараясь подавить вдруг подступившие рыдания.
– Нет, вы плачете, я вижу. Послушайте, а может... Может, вы и есть мой папка? Да, конечно, я бы вас сразу узнал, если бы вы были одеты, как на той фотографии, у мамы.
– Какой фотографии?.. – еле выдавил из себя Максим.
– Ну, той, где вы – геолог, в штормовке, с молотком... А теперь вы уже не геолог?
Но Максим не слышал больше ничего, Он прижался лицом к мягким мальчишеским вихрам и дал волю слезам:
– Вовка, сынок! Если бы я только знал...
А маленькие горячие ручонки сына уже обвились вокруг его шеи:
– Ты озяб, папа? Ты весь дрожишь. Пойдем домой!
– Это я от радости, сынок. Сейчас все пройдет, – постарался взять себя в руки Максим. – Подождем маму.
– А она на автобусе приедет. Это там, на улице. Пойдем, встретим ее.
Максим взял сына за руку, и они вышли со двора.
– А вон и «семерка», видишь! – махнул Вова рукой на приближающийся автобус.
Максим впился глазами в открывшуюся дверь машины.
– Да вон же, вон она, мама! – крикнул Вова. – Ой, что это с ней?
Но Максим и сам уже увидел ее, такую же, как восемь лет назад, и совсем другую –уже не девушку, а очаровательную женщину. Глаза их встретились. И Таня вскрикнула, побледнела как полотно, качнулась в сторону, начала оседать на землю. Какой-то мужчина подхватил ее под руки, крикнул другому, чтобы тот звонил в скорую помощь. Но Таня открыла глаза, рванулась из рук мужчины, метнулась к нему, Максиму. Губы ее разжались:
– Не надо... скорой помощи...
А Максим с сыном уже подбежали к ней:
– Таня! Танюша!
– Максим!.. – она обхватила одной рукой его, другой – сына, прижалась к ним обоим, прильнула губами к небритой щеке Максима. –Максим, родной мой! Вовка, сынок! Вот мы и дождались! Это же папка твой...
– Что я, не знаю? Я первый его встретил, – гордо ответил мальчик, высвобождаясь из рук матери. – И что вы оба сегодня плачете? Пошли домой!
– Да-да, пойдем, Максим, – она вытерла слезы, взяла Максима под руку:
– Они улетели? Совсем? Он молча кивнул.
– А ты остался? Ты вернулся к нам? Он только крепче сжал ее локоть.
– Я знала... Я верила, Максим. Я ждала тебя каждый день, каждую минуту! Ведь ты для меня... – она вдруг потупилась, локоть ее дрогнул. – Я понимаю, что никогда не заменю тебе Миону, но...
– Не надо об этом, Таня. Здесь, на Земле, ты – единственный близкий мне человек. А теперь еще и Вова...
– Значит, там... Значит, Этана ничего не сказала тебе о нас?
– Она сказала мне о тебе лишь четыре дня назад, во время последнего сеанса дальней связи, покидая Солнечную систему. А о Вове я узнал только сегодня. Но это она, Этана, устроила нашу встречу, «прописав» меня ц твоей квартире.
– Этана осталась Этаной. Но я не сужу ее...
– Ее нельзя судить, Таня. Как нельзя судить Солнце за то, что оно движется по такой, а не другой орбите. Все живут по-своему, в своих, слишком разных плоскостях,, и никто не виноват, что иногда эти плоскости пересекаются под самыми невероятными углами. Мог ли я еще. неделю назад рассчитывать, что сегодня меня ждет такое счастье...
Она без слов прижалась к нему.
3
Автобус ушел. Толпа рассеялась. На опустевшей улице остались двое.
– Вот так-то, сын. Пойдем и мы, – сказал Зорин, зябко запахивая плащ. – Я рад за нее.
– Я тоже рад, только...
– Не надо, Дима. Я понимаю тебя. Но жизнь очень сложная штука. И нужно терпеливо нести через нее нелегкое бремя истинной порядочности, чтобы рассчитывать на такие вот минуты счастья.
– Нет, папка, это все слова. Их можно, конечно, повторять в утешение. Но мы, наше поколение, давно поняли подлинную цену таких сентенций.
– Жаль!
– А мне жаль тебя! О себе я не говорю. Я. может быть, действительно не заслужил любви такой женщины, как Тропинина. Но ты! Можно ли вообще представить человека более порядочного, чем ты. А где оно, твое счастье?
– Счастье надо уметь ждать, сын.
– За счастье надо бороться, папка! А уж если видишь, что надежды на победу нет, то и гори все синим пламенем!
– Не будем спорить, Дима. Я знаю, во мне много старомодного. Но так мы жили... И скажу откровенно, сынок, я искренне надеюсь – пройдут годы, и люди снова будут жить так же, как и мы, так же любить, не требуя никаких векселей, так же делать добро, не рассчитывая ни на какое вознаграждение, так же мечтать о большом счастье, довольствуясь тем, что дала тебе жизнь.
– Папка, папка! Мне бы твою веру! Но я так жить не смогу. И Тропининой для меня больше не существует...
– Тропинина будет существовать независимо ни от твоего, ни от моего желания. Всегда!
4
Она позвонила утром, еще до работы:
– Это я, Андрей Николаевич. Простите, вчера получилось так нескладно... Я не ожидала...
– Полно, Татьяна Аркадьевна! Все получилось замечательно. Я поздравляю вас. И я, и Дима.
– Спасибо, Андрей Николаевич.
– И потом, вот что. Отпуск на три дня я вам уже оформил. Так что никуда не торопитесь сегодня.
– Ой, зачем это?
– Нужно, Татьяна Аркадьевна. Так следует по нашему законодательству.
– Спасибо вам еще раз. Но сегодня вечером мы вас ждем. И вас, и Дмитрия Андреевича.
– Ну, сегодня, я думаю, вам будет еще не до нас.
– Это просьба Максима. Речь пойдет о проблеме нейтринной стабилизации ядер. Дело, оказывается, не терпит отлагательств. Мы ждем вас в шесть часов вечера.