Именем человечества
Шрифт:
Вырин икнул, руки у него затряслись:
– Да разве я... Я и не думал ничего, честное слово! Просто насчет авансов... За что, дескать, их получал... А что касается отработки... Так разве я отказываюсь! Все-все для тебя сделаю. И докторшу эту... Никуда она не уйдет. Костьми лягу, а выслежу, как Степан передаст ей максимово добро, зубами вырву у них и диск и все, что
там еще будет.
– Вот так-то лучше, – усмехнулся Чалый, опуская револьвер.
– Знамо лучше. Чего нам с тобой делить, зачем въедаться в печенки друг другу? Встретились – разошлись. Мое старанье – твои деньги. Я тебя не знал и знать не буду. Ты обо мне не слышал и отродясь не вспомнишь.
Идет?
– Ну, нет! С другими бы, может, и пошло, с тобой –
не получится. Видел я, как ты на топор воззрился. Хорошую, видно, школу прошел там, в Понырях. Так что давай все честь по чести. Я вот заготовил бумагу – ты ее
подпиши.
– Что еще за бумагу?
– Так, пустяк – обязательство работать на нашу разведку.
– В шпионы, значить, вербуешь?
– Ну, до шпиона ты еще не дорос, а кое в чем твоя помощь понадобится. Вот ручка. Вот бумага. Подписывай!
– А если не подпишу?
– Подпишешь, что тебе остается делать. Мне ведь в случае чего даже «куда следует» идти не понадобится.
Просто позвоню, что разыскиваемый военный преступник Гнатюк Семен Еремеевич живет там-то и там-то. Тихо-спо-койно.
– А то и сам пристукнешь, так, что ли? – мрачно ус-: мехнулся Вырин.
– Ну, это в крайнем случае. Если ты опять к топору бросишься или еще как-нибудь попытаешься на тот свет меня спровадить.
Вырин с минуту помолчал:
– Ладно, давай, подпишу, хрен с тобой! Только на-: счет денег – как уговорились.
– Да получишь ты свои деньги, старый скупердяй, не беспокойся. Но чтоб больше никаких фокусов? Будешь делать только то, что я скажу. И все, что я скажу. Без всяких расспросов! Видеться теперь станем каждый день в ельнике, за гаражом леспромхоза, ровно в девять вечера. И чтобы Йи одна живая душа не заметила, как ты туда идешь. Все!
Чалый спрятал бумагу в карман и хлопнул дверью. Вырин вытер рукавом пот:
– Господи, только бы все это кончилось! Только бы пронесло!
4
Марья встретила ее с настороженным благодушием:
– Проходите, проходите, милости прошу! Вот сюда, в чистый угол. Молочка не угодно ли? Вы, поди, из кон торы или из этих... дачников?
Таня села к столу, откинула волосы:
– Вы, конечно, меня не узнаете, Мария Сидоровна. А ведь я лечила вас. И вас и детей ваших...
Марья вгляделась в лицо гостьи и вдруг с криком метнулась к двери:
– Чур меня, чур! Святые угодники!
– Да не пугайтесь, Мария Сидоровна! Я знаю, вы считали, что я умерла. Но это ошибка, всего лишь ошибка. Сделалось худо, потеряла сознание, ну и... Можете перекрестить меня, если хотите.
– Да? Можно? – она торопливо осенила гостью крестом, осторожно, все еще вздрагивая, присела к столу:
– Да как же, ведь все говорили, что схоронили вас.
– Мало ли бывает ошибок. Вот и дядю Степана чуть не зачислили в покойники.
– Не говорите! Как увидела я его там, в лесу, ну, думаю, преставился старик.
– Вот видите. Так и со мной.
Глаза Марьи потеплели:
– Уж вы простите меня, старую. Наслушалась я бабьих сказок. Вот и решила – нечистая сила ко мне пожаловала...
– Успокойтесь, Мария Сидоровна. А я к вам по делу.
Сейчас была в больнице, у дяди Степана.
– Ну, как он? Больно плохой, говорят.
– Да нет, поправляется понемногу. Теперь я лечу его.
– Дай бог, дай бог!
– К концу недели, возможно, он выпишется, придет домой. А там, я слышала, ужасный беспорядок.
– И-ии! Не приведи господь! Все вверх дном!
– Вот я и хотела немного прибрать у него. Вы не поможете мне?
– Как не помочь, конечно, помогу. Прямо сейчас и пойдемте. Я сама давно собиралась, да ведь то одно, то другое... – Марья взяла ведра, тряпки и повела Таню в соседний двор.
– Вот видите, что натворили лихие люди, – сказала она, отворяя дверь в избу Силкина. – И что искали? Что взять у старика? Не иначе, как малеевский клад до сих пор кому-то покоя не дает.
Но Таня не слушала ее. Едва ступив в избу, она в сильном волнении нажала пальцем на элемент связи, который был искусно закреплен у нее за ухом, под кожей, и, боясь поверить своему счастью, ясно услышала:
– Главный информаторий Ао Тэо Ларра приветствует вас. Назовите мысленно наш шифр, шифр командира корабля...
«Жив... Жив Максим...» – она в изнеможении опустилась на стул, тщетно стараясь сдержать хлынувшие слезы.
– Не плачьте, Татьяна Аркадьевна, сейчас все уберем. Я сама, как увидела в первый раз такой разгром, чуть не разревелась, Вот ведь лиходеи!
5
А уже через три дня они сидели за столом в чистой, аккуратно прибранной избе, где шумел самовар, пахло Душицей и медом, и Степан Силкин, только что вымывшийся в бане, одетый в свежее, тщательно проглаженное Таней белье, тянул пятую или шестую чашку чая, не выпуская из рук полотенца, которым непрерывно вытирал лицо и шею.
За окнами стемнело. Иван с Марьей, которые тоже наведались к выписавшемуся из больницы соседу, ушли к себе домой, самовар умолк. Силкин в последний раз обмахнулся полотенцем и перевернул чашку вверх дном:
– Ну, Татьяна Аркадьевна, голубушка, уважила ты старика, ровно как дочь родная. А я уж думал, никому и не нужен старый Степан. Колька, сын мой, и писем не пишет. Максим как в воду канул. А вы, стало быть, поженились с ним, с Максимом-то? И сынок у вас растет?, Это хорошо. Я еще, когда ты у нас здесь работала, смотрел на вас и думал: вот славная была бы пара! Да тут такой случай... А где он теперь, сынишка-то?