Император Юлиан

Видал Гор

– Чью мать - свою, твою или Иисуса?
– вырвался у меня вопрос, боюсь, довольно ехидный, но Григорий понял меня буквально.

– Мою, мою!
– ответил он.
– Юнга был с ней знаком.
– Приблизившись по бушующим волнам, она взяла корабль рукой за нос и отвела в тихую гавань. Этому вещему сну суждено было сбыться. Той же ночью буря утихла, а на следующее утро нам встретилось финикийское судно, которое и отбуксировало нас в родосский порт.
– С торжествующим видом Григорий откинулся назад.
– Ну, что скажешь?

– Твоя мать - выдающаяся женщина, - ответил я, ничуть не погрешив против истины. Григорий согласился и, захлебываясь, пустился в рассуждения об этой достойной матроне. Затем он поведал мне о своих мытарствах в Афинах (этот намек я понял: пока я жил в Афинах, ему от меня перепало немало денег.) Кроме того, как выяснилось, наш общий знакомый Василий также был в то время в Афинах - подозреваю, идея поступления друзей в Академию исходила от него. Они всюду были неразлучны, и афиняне дали им прозвище Близнецы.

– Я жду Василия, он скоро будет: Проэресий пригласил нас посетить его во второй половине дня. Мы возьмем тебя с собой. Знаешь, мы стараемся держаться друг друга: живем вместе, вместе ходим на лекции, вместе выступаем на диспутах со здешними софистами и, как правило, одерживаем победу.

– Что правда, то правда: Василий с Григорием оба наделены редкостным красноречием, которому, однако, можно было бы найти и лучшее применение. В настоящее время они самые ярые апологеты галилейства, и порой мне любопытно: что они думают о приятеле своей юности, ныне царствующем государе? Боюсь, ничего хорошего. Став императором, я пригласил их навестить меня в Константинополе. Василий ответил отказом, а Григорий согласился, но так и не приехал. Из них двоих мне больше по душе Василий: он так же прямодушен, как и я. Его верования ложны, но он заблуждается искренне, в то время как Григорий, по-моему, ищет выгоду лишь для себя.

– А это кто?
– рядом с нашим столом возникла стройная девушка; ее черные глаза светились умом, а губы с одинаковой легкостью складывались и в язвительную усмешку, и в добрую улыбку. Григорий нас познакомил, меня он назвал своим земляком-каппадокийцем. Девушка оказалась племянницей Проэресия, звали ее Макриной.

– Мне нравится твоя борода, - заявила она мне, садясь без приглашения.
– У большинства мужчин она, как у Григория, торчит во все стороны, а у тебя подстрижена клинышком - сразу чувствуется замысел. Ты будешь учиться у моего дяди?

Я ответил утвердительно. Макрина меня очаровала с первого взгляда. На ней был собственноручно сшитый ученический плащ из выгоревшего синего полотна. Ее крепкие загорелые руки, обнаженные до плеч, машинально крошили черствые хлебные корки на столе. Мы сидели так близко, что касались друг друга бедрами.

– Дядя тебе понравится. В этом болтливом городе он, без сомнения, лучший учитель. Но Афины ты, как и я, скоро возненавидишь. Здесь все переливают из пустого в порожнее: говорят, говорят без умолку, и каждый делает вид, будто эта болтовня имеет какой-то смысл.

– Ты удостоен чести впервые слышать так называемый "плач Макрины", - вставил Григорий.

– Ну и что? Разве это не правда? А вот эти, - она указала на него жестом трагической актрисы, - эти хуже всех: Григорий и Василий, неразлучные Близнецы-спорщики.

– Вдруг Григорий просиял.

– Если бы ты слышал, с каким блеском вчера Василий доказал софистам неопровержимость догмата о непорочном зачатии!
– воскликнул он, повернувшись ко мне.
– Я тебе уже говорил, что в Афинах множество безбожников, и некоторые из них чертовски умны. Одного мы особенно презираем…

– Одного? Да ты, Григорий, всех до одного презираешь!
– Макрина, не спросив, глотнула вина из моей чаши.
– Вы с Василием - еще та парочка епископов. Кстати, а ты часом не епископ?
– подпустила она мне шпильку, но тон был дружелюбный.

– Я покачал головой.

– И рядом не стоял, - протянул Григорий очень двусмысленным тоном.

– Но ты христианин?
– спросила Макрина.

– Разумеется, - вкрадчиво ответил за меня Григорий.
– Он и не может им не быть.

– Не может? Но почему? Ведь никому не запрещено быть и эллином - по крайней мере, пока еще не запрещено?

– За эти слова я сразу в нее влюбился по уши - мы оказались единоверцами. Теперь уже с внезапно нахлынувшей нежностью я следил, как она своими изящными, хотя и не очень чистыми пальчиками поднесла мою чашу к губам и осушила ее до дна.

Я хотел сказать, что он не может не быть христианином, потому что… - Я нахмурился: Григорий не должен был меня выдавать, - но он имел в виду другое, - потому что он блестяще учится, а всякий, кто искренне любит науки, не может не любить Бога, не может не любить Христа, не может не любить Троицу.

– А я вот их не люблю.
– Макрина со стуком поставила чашу на стол.
– И сомневаюсь, чтобы он любил.

Я поспешил переменить тему и спросил у Григория, как же все-таки Василию удалось отстоять непорочное зачатие.

– Ему бросили вызов на ступенях Академии, вчера, незадолго до полудня.
– Казалось, Григорий описывает битву всемирного значения, каждая подробность которой для истории драгоценна.
– Некий киник - настоящий киник, - добавил он специально для меня, - преградил Василию путь и спросил: "Так, значит, вы, христиане, полагаете, будто Иисус родился от девственницы?" На что Василий возразил: "Мы не только полагаем, но утверждаем это, ибо это есть истина. Господь наш появился на свет, не имея земного отца". Тогда киник сказал, что такое рождение совершенно противоестественно, ибо ничто живое не рождается на свет иначе, как будучи зачатым самцом и самкой. На это Василий возразил, - а к этому времени вокруг спорящих уже собралась довольно большая толпа, - так вот, Василий ему ответил: "Ястребы рождаются без спаривания". Вы бы слышали только, какие он заслужил рукоплескания, как смеялись над нечестивым киником! Посрамленный, он поспешил скрыться, а Василия чествовали, как героя, причем даже те ученики, кто лишен веры.

– Что ж, по крайней мере, они не забыли Аристотеля, - сказал я добродушно, но Макрина и бровью не повела.

– Так из-за того, что ястребы не спариваются…

– Самка ястреба оплодотворяется ветром!
– Григорий из тех, кто не может устоять перед искушением приукрасить чужое высказывание. К несчастью, его так и тянет на банальности, и он с важным видом изрекает прописные истины. Однако Макрина была безжалостна.

– Даже если ястребы не спариваются…

– Что значит "даже"? Они не спариваются, это общеизвестный факт.