Император Юлиан

Видал Гор

Приск:Юлиан часто вспоминал об этой ночи в покоях евнухов, и, по-моему, он наивно придает ей чрезмерное значение. Дурные привычки дворцовых евнухов общеизвестны, и едва ли увиденное было для Юлиана полной неожиданностью. Что и говорить, неприятно узнать, что подобное творится у тебя под носом, но число придворных римского императора составляет двадцать пять тысяч человек, и дворец - это целый маленький мир, во всем подобный большому. Однако если Юлиан что-то вобьет себе в голову, возражать ему бесполезно. Он прогнал

всех евнухов до единого, и жизнь во дворце превратилась в ад кромешный. Прежде всего, никто не знал, где лежат припасы, и каждый день приходилось снаряжать экспедиции для поисков на чердаках и в подвалах. В результате разразилось несколько новых скандалов. Так, в подвалах дворца Дафны был обнаружен целый тайный монетный двор, на котором несколько предприимчивых доместиков чеканили фальшивую монету.

За время моего знакомства с Юлианом я заметил, что он старательно избегает соприкосновения с некоторыми сторонами человеческой жизни. Одной из них была плотская любовь. Он сделал вид, что был шокирован забавами евнухов со свободными людьми, которых те принуждали служить своим утехам. Это, конечно, дурно, и в порядочном обществе так поступать не принято. Естественно, подобного нельзя допускать, но что в этом такого поразительного? Юлиан между тем пишет и часто говорил мне, будто был свидетелем какого-то ни с чем не сравнимого кошмара. На самом деле это далеко не так.

В конце концов я спросил его напрямик: известно ли ему, что творили его солдаты в германских и франкских селениях? Знает ли он, что они в своей похоти не щадили ни женщин, ни мужчин, ни детей? Юлиан пустился было в отвлеченное теоретизирование о жестокостях войны в целом, но я припер его к стене и вырвал признание: он действительно слышал о таких случаях (насколько мне известно, он лично наказал за изнасилования не менее десятка солдат), но всегда считал их неизбежными издержками войны. Вообще, простодушие и наивность Юлиана в некоторых вопросах меня поражали. Обет безбрачия, который он дал после смерти Елены, не был, как некоторые (в том числе одно время и я) считают, позой. Юлиан совершенно искренне умерщвлял свою плоть - поэтому, кстати, он не любил чужих прикосновений и избегал появляться там, где можно было увидеть обнаженное человеческое тело, особенно в банях.

Думаю, евнухи так поразили его не только потому, что он обладал властью поступать так же, как они, но и потому, что он желал в глубине души так поступать. Он ужасался своим подсознательным желаниям, но ничего не мог с собою поделать. Обрати внимание, как подробно описывает он все происходящее, и, главное, заметь, что его возмущает - это не сладострастные сцены, а то, что евнухи проделывали все это со свободными людьми, а не с рабами. У нашего Юлиана, как и у всех нас, было в душе что-то от Тиберия, и он отчаянно это ненавидел.

Что касается меня, то я уже двадцать лет мучаюсь одним вопросом: зачем евнух поливал ученику среброкузнеца половые органы медом? В чем состоял его замысел? Какая роль отводилась девушке? И почему именно мед? Мне остается лишь строить предположения и сожалеть о том, что Юлиан так рано прекратил пир. Но в одном я уверен: этот евнух просто был поваром и часто приправлял дичь медом. Вот и здесь он поступал

в соответствии со своими привычками.

Либаний:Странно, но похоже, что Приск под старость сделался сластолюбив. Лично я не ощущаю в себе ничего от Тиберия, скорее наоборот.

– XVII-

Юлиан Август

Констанций редко выступал в сенате по той простой причине, что не мог произнести сколько-нибудь длительную речь без того, чтобы не запнуться, потерять логическую нить или не наделать грамматических ошибок. Поэтому в здании сената он почти никогда не бывал, а в тех редких случаях, когда возникала такая необходимость, вызывал сенаторов в тронный зал дворца Дафны, где мог обратиться к ним в неофициальной обстановке.

Сделавшись императором, я вернулся к традиции Октавиана Августа, считавшего себя всего лишь первым среди римских граждан. По этой причине первого января 362 года я пешком пересек площадь и явился на заседание сената просто в качестве одного из его членов. Отцы-сенаторы, как мне показалось, сделали вид, будто обрадовались моему жесту, и в оставшиеся месяцы моего пребывания в Константинополе я часто посещал их заседания. Нет нужды добавлять, что я не упустил ни одного случая, чтобы выступить!

Согласно обычаю, вновь назначенные консулы должны за свой счет устраивать для народа празднества с состязаниями. Мамертин не был исключением и устроил на ипподроме трехдневные гонки колесниц, на которых я в знак благоволения к нему был вынужден присутствовать. Эти три дня показались бы мне вечностью, если бы не внимание зрителей. Всякий раз, когда я появлялся на ипподроме, толпа приветствовала меня оглушительным ревом. Мне говорили, что Констанций за двадцать пять лет не смог добиться такой любви народа. Поскольку я слышал это несколько раз от разных людей, возможно, это правда, а не обычная лесть.

В первый день скачек я с любопытством рассматривал различные произведения искусства, которые Констанций установил в центре беговой дорожки: обелиски, колонны, бронзовые памятники. Особенно красива колонна, свитая из трех бронзовых змей, на верхушке которой на золотом треножнике водружена золотая чаша, принесенная греками в дар Аполлону Дельфийскому в знак благодарности за победу над Персией. Чтобы украсить свою столицу, Констанций не стыдился похищать даже такие святыни, но скоро я их все возвращу на место. Однако в тот день чаша навела меня на мысль о Дельфах, и у меня возникла идея.

– Нам следует обратиться к оракулу, - сказал я Оривасию.

– Какому?
– Оривасий считает, что частыми жертвоприношениями, а также обращениями к гадателям и оракулам я так застращал будущее, что оно мне окончательно покорилось.

– Единственному на свете. Дельфийскому.

– А он еще действует?

– Узнай.

– Мне идти сейчас или подождать до конца состязаний?
– рассмеялся Оривасий.

– Нет, но ты все равно хочешь съездить в Грецию. Если поедешь, заверни в Дельфы и обратись к пифии.