Император Юлиан

Видал Гор

Иовиан отдал мне честь. В этом походе он меня сопровождает. Что о нем можно сказать? Добродушен, но звезд с неба не хватает. Поблагодарив его за труды, я временно причислил его к доместикам, а затем состоялось заседание Священной консистории. Среди прочих вопросов мы наметили порядок проведения похорон Констанция. Это была последняя церемония, которую поручили подготовить евнухам, и рад сообщить - она прошла без сучка без задоринки. Покойник любил евнухов, они платили ему взаимностью. Вполне естественно, что их последним делом при дворе стало погребение своего патрона.

* * *

Отпевание

Констанция было назначено в храме, который галилеяне именуют церковью Святых Апостолов. Стоит он на четвертом из семи холмов Константинополя. К базилике этого склепа Константин пристроил круглый мавзолей, очень похожий на мавзолей Октавиана Августа в Риме. Здесь покоятся его останки, а также останки трех его сыновей. Да будет земля им пухом.

Как ни странно, похороны моего извечного врага растрогали меня до глубины души. Прежде всего, поскольку я дал обет безбрачия, на Констанцие наш род угасал. Однако это не совсем так: его вдова Фаустина была беременна. Во время похорон я видел ее издали, она стояла среди плакальщиц, закутанная в плотное покрывало. Через несколько дней я согласился дать ей аудиенцию.

Я принял Фаустину в гардеробной Констанция, которую превратил в свой кабинет. По всем стенам этой комнаты устроены шкафы для множества принадлежавших покойному туник и хламид, а я приспособил эти шкафы для хранения книг.

Когда Фаустина вошла, я приветствовал ее стоя. Как-никак мы родственники. Она преклонила предо мною колени, но я поднял ее и предложил стул. Мы сели.

Фаустина - сирийка, женщина живого и веселого нрава. Нос у нее с горбинкой, волосы иссиня-черные, а глаза серые; по-видимому, в ее жилах течет готская или фессалийская кровь. Она была явно испугана, хотя я делал все от меня зависящее, чтобы ее успокоить.

– Надеюсь, ты не в обиде, что я принимаю тебя здесь?
– Я указал на еще не убранные манекены, стоявшие вдоль стены, - молчаливое напоминание о ее муже, по мерке которого они были сделаны.

– Как будет угодно государю, - ответила она официальной фразой и улыбнулась.
– Кроме того, я еще ни разу не была в Священном дворце.

– Ах да, ты же вышла замуж в Антиохии.

– Да, государь.

– Прими мои соболезнования.

– Такова была Господня воля.

– Я согласился, что так оно и есть, и спросил:

– Где ты собираешься жить, принцепсина?
– так я решил ее называть. Об "Августе" не могло быть и речи.

– С позволения государя, в Антиохии. С семьей. Тихо. В уединении.
– Она роняла слова одно за другим. Казалось, к моим ногам падают тяжелые монеты.

– Можешь жить где пожелаешь, принцепсина. В конце концов, ты последняя моя родственница и… - я как можно тактичнее указал на ее живот, выпиравший из-под траурной хламиды, - носишь в чреве последнего отпрыска нашего рода. Это огромная ответственность. Не будь тебя, династия Флавиев угасла бы.

На мгновение в ее серых глазах промелькнули страх и подозрение. Покраснев, она потупилась.

– Надеюсь, государь, Бог наградит тебя многочисленным потомством.

– Нет, - безапелляционно ответил я.
– Наш род продолжит только твой сын… или дочь.

– Государь, умирая, мой муж сказал, что ты будешь справедлив и милосерден.

– Мы понимали друг друга, - сказал я, но в интересах истины добавил: - До определенного предела.

– Я могу быть свободна?

– Абсолютно свободна. Последняя воля Констанция для меня священна.
– Я встал.
– Сообщи мне, когда у тебя родится ребенок.
– Она приложилась к пурпуру, и мы расстались.

Я получаю

из Антиохии регулярные донесения о Фаустине. Она слывет гордой и неуживчивой, но в заговорах не участвует, хотя и недолюбливает меня за то, что я лишил ее почетного титула Августы. Между прочим, родила она девочку, и должен сказать, что от этой вести у меня гора с плеч свалилась. Зовут ее Флавия Максима Фаустина. Интересно, как сложится ее судьба?

Либаний:С Флавией - мы ее называем Констанцией Постумией - меня связывает самая тесная дружба. Она женщина редкого обаяния, вся в мать. Сейчас она, как известно, замужем за императором Грацианом и живет в Трире; таким образом, ей удалось то, что не успела ее мать, - она стала правящей Августой. Фаустина очень гордится своей дочерью, хотя месяц назад, при нашей последней встрече, она была очень расстроена тем, что императрица не пригласила ее в Галлию. Очевидно, заботливое чадо решило, что матери такая дальняя поездка уже не по силам. "Что делать?
– утешал я тогда Фаустину.
– Дети всегда стремятся жить своей жизнью, и с этим надо мириться". Я даже дал ей почитать единственный экземпляр моего трактата "Сыновний долг". Кстати, она мне его ведь так и не вернула!

Что касается императора Грациана, то это всеобщий любимец, хотя (увы, увы!) ярый христианин. Став императором, он впервые в истории отказался от титула великого понтифика - крайне дурной знак. Между прочим, когда в прошлом году Грациан избрал Феодосия Августом Восточной Римской империи, он одновременно пожаловал своей теще Фаустине почетный титул Августы. Мы все были за нее чрезвычайно рады.

Юлиан Август

После ухода Фаустины я послал за цирюльником: последний раз я стригся еще в Галлии и совсем зарос - не философ, а Пан какой-то! Ожидая цирюльника, я погрузился в изучение дворцового штата, как вдруг в кабинет вошел некто похожий на персидского посла. Его перстни, золотые пряжки, завитые кудри внушали такое почтение, что я невольно привстал, но то был всего лишь мой брадобрей. Узнав это, я только и сумел промямлить: "Я хотел видеть цирюльника, а не сборщика податей", но он нисколько не смутился: подумаешь, государь шутить изволит! За работой цирюльник говорил без умолку. Оказалось, он получает от казны ежегодное жалованье. Еще ему каждый день положены двадцать караваев хлеба, а также корм для двадцати голов вьючного скота. При этом выяснилось, что ему всего этого еще мало и он считает, что ему недоплачивают. Подравнивая мне бороду, он в изысканных выражениях сетовал, что я хочу подстричь ее клинышком - так мне не к лицу. До его ухода я помалкивал, а затем продиктовал меморандум о сокращении штата брадобреев, поваров и прочей дворцовой челяди.

За этим приятным занятием меня застал вошедший Оривасий. Он с улыбкой слушал, как я, размахивая руками, мечу громы и молнии, все более распаляясь при мысли о том, какой двор достался мне в наследство от предшественников. Дождавшись, пока я выдохнусь, Оривасий стал докладывать, что он увидел в обследованных им помещениях гвардейцев-доместиков. Оказывается, солдаты спали не более не менее как на перинах! Кормили их исключительно деликатесами, а их кубки были много тяжелее мечей. К тому же некоторые из доместиков приторговывали драгоценностями, либо ворованными, либо собранными в качестве дани с богатых купцов, которых они постоянно держат в страхе. В довершение ко всему эти доблестные воины организовали хор и подряжались развлекать пирующих любовными песнями!