Империум. Туман с Альбиона
Шрифт:
– Смирно! Молчать! А ну, сели!
Хорошо поставленный командный голос - великое дело. Консул и священник смолкли, подчинились. Молча же подняли стопки, куда точная рука особиста налила водку. Закусили.
– Генерал-лейтенант, а орёт, как унтер, - нарочито прочищая ухо мизинцем, пожаловался в пространство Консул.
– А что блажить-то? Я же хотел их высокопреподобию напомнить, что первый принцип Ордена - полная беспристрастность и абсолютный нейтралитет, - добавил он, откидываясь на спинку стула.
– На словах, да, - согласился отец Павел, обеспокоенно рассматривая пятнышко масла на сером подряснике.
– Как знал, что капну! Хорошо, рясу сберёг... Так о чём я? Лобби, есть такое слово, - и подчеркнул.
– Английское, кстати, слово. Ерофей тебе не сказал, что МИ-6 обмолвилось про источник сведений в Лиссабоне?
Минин понял намёк священника и знал, что такое серьёзное обвинение ложью быть не может. Но если в святая святых Ордена, в самой ставке Великого Магистра - и окопался лондонский агент? Это ломало все представления о беспристрастности структуры, которой служил Почётный Консул. Он задумался. Остальные ждали. Возникло тягостное молчание.
– Так я про баб что хотел сказать, - разбивая тишину, зависшую над столом, совсем не в тему выступил особист.
– Тебе, Афоня, о душе пора думать, а Паша утверждает - некто Минин медсестре каждый четверг юбку задирает...
– Отче, а по чину ли священнику следить за светским человеком?
– ожил и делано ужаснулся Консул.
– За боевым другом!
Искусно разыгранное возмущение давало понять особисту и священнику, что Минин совладал с нервами и принял решение. Мудрый Экспедитор улыбнулся, отправил в рот кусочек хлеба, чтобы не отвечать. Не менее проницательный отец Павел подал реплику, словно оправдываясь:
– Никто не следит. Если монашек увидел известного ему человека и заподозрил непотребство, как ему умолчать? Он и делится сомнениями. Вот недавно Ерофея с молоденькой дамой видели возле этой квартиры, - и протопресвитер ханжески возвёл глаза к потолку, играя святошу.
– Я, конечно, объяснил, что оперативник с агентом уединяется не прелюбодеяния ради. Никто свечку не держал, в ногах не стоял... Мой монашек плотью греховной терзаем, потому в других непотребство подозревает. Ладно, он мне доносит, я - могила, и верю, вы не греховодники. А жёна чья-нибудь встречу узрит? Поймёт ли, что се не блуд, а работа? Я ведь о пастве пекусь, о вас, дети мои. Стало быть, конспирация на высоте быть должна.
Все трое улыбнулись. Сторонний наблюдатель бы решил, что собрались люди несерьёзные. И то, пятидесятилетние мужчины совсем по-молодому подкалывали друг друга. А ведь они, и особист, и консул Ордена и протопресвитер - все трое!
– занимались серьёзнейшим делом, ловили "ходоков", попадавших сюда невесть из какого, но совсем иного, злого мира.
"Да таких защитников нашего мира, - воскликнул бы сторонний наблюдатель, - надо с треском вышибать со службы!"
Однако Государь Император, Патриарх или Командор Ордена по Российской Империи, доложи им кто о нерадивости подчинённого, только усмехнулись бы иронически. Эта троица своё дело знала - любые события на просторах страны, связанные с попаданцами, рассматривались не сквозь лупу, а под микроскопом. Маленькая же размолвка, которая только что возникла - ничего не значила. Зима без морозов не бывает!
– Лобби, говоришь? Есть ещё одно слово, - консул вытянул длинную жилистую руку, взял опустевший графинчик.
– Диффамация. Извет, если тебе английские термины не по нраву, - он постучал по выпуклому бочку ногтем, доверительно высказался, обращаясь к безмолвному сосуду, - например, когда кто-то что-то знает, знанием ни с кем делиться права не имеет, но своё дело делает. Некоторые же на него напраслину возводят...
– А прямо сказать, что пусто? И не намекать, - Столбин отнял графинчик, направился к холодильному шкафу за бутылкой.
– Вот думаю, зачем в Россию приехало больше десятка братьев и сестер? Одновременно, - наблюдая за повышением уровня водки в сосуде, сам себе сообщил Минин, - что удивительно, аналитики. Авариями почтопроводов интересовались. Кстати, про медсестру заблуждаешься, - укорил он священника, - она обычная массажистка.
– Вели ей шторки повыше сделать, а то видно, как верхом садится, - ехидно ответил отец Павел, - на массажный стол, наверное. И скачет. Что скажешь, Ероха?
– Аварии на почтовых линиях?
– пожал плечами Столбин.
– И аналитики... Уже что-то. Сразу бы знать, так мы бы уже увидели, откуда ноги растут... Насчет продолжить никто не возражает? Тогда, погнали. Ух, отменный тост есть, с Кавказа привёз, - продолжил он, наполнив стопки.
– Стоит Вано на дороге, смотрит вниз, где его разбитый мобиль валяется, и причитает, мол, вах, тэпэр я нэ грузын...
Когда и вторая "Императорская" опустела, Консул глянул на часы:
– Ого, засиделся я, пора и честь знать. Дел по горло. Знаешь, ваше превосходительство, господин начальник Особой Экспедиции, ты, как англицкий туман обнаружишь, запроси у Ордена создания сводной комиссии.
Столбин уставился в потолок, сложив ладони почти в молитвенном жесте и слегка касаясь губ кончиками указательных пальцев. Собутыльники знали, что особист размышляет, взвешивает расклады, потому ждали. Отец Павел не выдержал, спросил Почётного Консула:
– А смысл?
Минин даже рта открыть не успел, как ожил начальник Особой экспедиции:
– Есть смысл, провижу. Гласность не позволит английским лоббистам ни один факт замолчать или обойти. Но потребуется соизволение Государя Императора. Завтра обговорю с контрразведчиком, потом с Дубельтом, пусть аудиенцию испросит. Да или нет - извещу. Не обессудьте, но шифровками. И вот ещё что...
Голос и вид Столбина стали заговорщицкими. Он сделал жест, словно сгребал что-то к себе. Консул и священник непроизвольно подались вперёд.
– ... надо на посошок! Или мы не русские?
Лаборатория на хуторе
Бескрайняя тайга с горами на горизонте, плешинки лугов вокруг хутора и кривая лента неширокой реки испортили настроение Рослову сразу, едва он встал из-за стола и глянул в окно гондолы. Даже комфортная высадка, когда грузовая платформа мягко опустилась на четырех тросах до самой земли, не улучшила его. Тем более что таскать оборудование и вещи ему пришлось наравне со всеми.