Империя страха

Бардин Юлиан Андреевич

Наконец, придя в себя, Чижов грубовато протянул, обращаясь к обидчику:

— Если ты, сучье вымя, меня еще раз так больно долбанешь, я спляшу «Камаринскую» на твоей плоской харе, понял, гандон?

Еще недавно воцарившееся перемирие было жестоким образом растоптано и полетело в тар­тарары.

Не сговариваясь, парни с остервенением на­бросились на разговорившегося каскадера.

Круглолицый метко пнул его в голень и тут же добавил коротким хуком справа в челюсть — в голове Иваныча опять что-то нехорошо зазве­нело,

но зализывать раны было еще слишком рано.

Скелет, в свою очередь, повторил прекрасно наработанный удар в солнечное сплетение, усу­губив его мощным тычком в ухо.

Голова Чижова резко качнулась в сторону, как у китайского болванчика, а затем безволь­но опустилась на тяжело вздымающуюся грудь. И вновь на смену реальности пришла мутнова­тая прострация — Иваныч не смог устоять на ногах и рухнул на пол, ощущая явственные рвот­ные позывы.

Изо рта и уха поверженного трюкача потек­ли два тоненьких ручейка темно-бурой крови, образуя на потертом паласе липкую рубиновую лужицу.

— Ну как, — Клоун навис над Чижовым, храня на губах легкую улыбочку высокомерного превосходства, — понабрался ума-разума?

— Спасибо, маэстро, — процедил Иваныч, выплевывая под ноги победителям темно-ко­ричневый сгусток, в котором угадывались очер­тания выбитого зуба, — мне ваших уроков хва­тит на всю оставшуюся жизнь.

— То-то, — удовлетворенно подметил круг­лолицый и собрался вернуться на прежнее место.

Собрав в кулак всю свою волю, каскадер подтянул к животу коленки и в следующую се­кунду выбросил вверх обе ступни.

Удар пришелся «добродушному» Роме как раз пониже живота. В ту же секунду с его лицом стало твориться нечто совершенно невразуми­тельное: сперва оно недоуменно побледнело, затем начало наливаться пунцовой краской; ко­гда же щеки незадачливого похитителя стали похожи на перезревший помидор, из горла круг­лолицего вырвался протяжный стон, и он рух­нул рядом со своей недавней жертвой, теряя со­знание и запоздало прикрывая ладонями потре­воженное достоинство.

Долговязый Скелет несколько секунд не мог понять, что же на самом деле происходит. Когда к нему вернулось ощущение реальности и он инстинктивно рванулся в сторону каскадера — было уже слишком поздно... Чижов успел обрес­ти вертикальное положение и вооружиться мас­сивной хрустальной вазой для цветов.

С первого же удара добротный чешский хрусталь даже не треснул, а лишь издал мело­дичный, глуховатый стон. Хотя вполне возмож­но, что источником шума была голова Лехи, на которую обрушилась хрустальная емкость с не­замысловатыми узорами.

Леха в эту секунду был похож на оглушенно­го быка — широко расставив ноги, он замотал головой, как будто пытался отогнать от себя кошмарное наваждение. Он бы не задумываясь ринулся в атаку, если бы не повторный удар, от которого Леха явно потерял ориентацию в про­странстве.

Саданув еще два раза по широкому лбу свое­го на редкость стойкого противника, Иваныч отбросил в сторону импровизированное оружие и в высоком прыжке достал долговязого ногой в челюсть.

К своему несчастью, Скелет стоял спиной к широкому окну, и настигший удар поставил точку в его судьбе. Со стороны все выглядело так, будто долговязого обмотали веревкой, про­тивоположный конец которой был крепко-на­крепко приторочен к бамперу самосвала, а в мо­мент затрещины водитель грузовика резко со­рвал машину с места.

Чижову показалось, что он наблюдает за последовавшей сценой в рапиде: вот долговязая фигура начала стремительное движение назад, натолкнулась на слабое препятствие в виде окон­ного стекла и, с громким треском проломив де­ревянную раму, растворилась в образовавшемся проеме.

Иваныч на всю жизнь запомнил эти сума­сшедшие глаза и безвольно отвисшую челюсть, обнажившую два ряда пожелтевших от никоти­на зубов.

К звонкому грохоту рассыпающегося по вла­жному асфальту стекла примешался глухой, чав­кающий хлопок упавшего на тротуар тела.

Выглянув в промозглую сырость, Чижов яв­ственно различил распластавшийся под окнами труп, у головы которого растекалась теплая, па­рящая лужица.

— И всего-то третий этаж, — притворно уди­вился каскадер и, пожав плечами, закончил: — Но, как говорил один мой знакомый с ярко вы­раженным дефектом дикции: «Тыюк выпаэнен!»

Тем временем начал приходить в себя круг­лолицый Рома, и Иваныч уделил ему самое при­стальное внимание. Медленно приблизившись к лежащему на спине мужчине, он пошире раз­двинул его безвольные ноги и с видимым на­слаждением пнул Клоуна в пах, словно школь­ник консервную банку.

Судорожная конвульсия пробежала по телу Ромы, и «добряк» вновь сжался маленьким ко­мочком, шумно выпустив из себя воздух.

— Отдыхай, приятель, — оскалился Чижов и принялся методично обшаривать его карманы.

В наплечной кобуре Иваныч обнаружил пи­столет импортного производства с привинчен­ным к стволу глушителем и запасной обоймой в специально оборудованном кармашке. Бумаж­ник Ромы хранил в себе несколько мелких ку­пюр в американской валюте, триста тысяч руб­лей и удостоверение сотрудника милиции, вы­писанное на имя некоего Сапунова Романа Петровича.

Переложив все найденное в задний карман собственных брюк и засунув за пояс пистолет, Чижов быстро покинул негостеприимную квар­тирку. Он реально опасался скорого визита ме­стных сыщиков из райотдела милиции, в кото­рый наверняка позвонили наблюдательные со­седи, сообщив о неизвестном «парашютисте», вольготно развалившемся на мокрой мостовой.

Выйдя на улицу, Чижов бегло осмотрелся по сторонам — воспаленное воображение рисовало самые удручающие картины. Казалось, что за ним наблюдают множество невидимых филеров и в любую минуту может раздаться за спиной уг­рожающее: «Пройдемте, гражданин!»