Империя
Шрифт:
— Есть еще мы, Сэнфорды.
— Фактически, Сэнфордов совсем немного. Блэз… — теперь осекся Джон.
Каролина не пришла ему на помощь. Тема оказалась мертворожденной.
— Я много думала о том, — сказала она наконец за отсутствием вдохновения, — что мне пора замуж.
— Полагаю, это совершенно естественно. — Джон не проявил ни удивления, ни интереса.
— Скоро уже я получу наследство. — Она выложила главный козырь.
— Да. Вы будете очень богаты. Из того, что мне известно, могу заключить, что Блэз не сделал того, что нас пугало. Есть несколько кредитов мистеру Херсту, но Херст расплачивается скрупулезно. А так ваше наследство в целости и сохранности. Я надеюсь, — Джон вяло улыбнулся, — на вас женятся не ради ваших денег…
— Как на одной из несчастных героинь Генри Джеймса? Нет, не думаю, что это входит в мои… расчеты, пока, во всяком случае. Скажите, а патентное право, это трудная специальность?
На лице Джона мелькнуло удивление.
— Да не то чтобы трудная. Просто на это трудно прожить. Я сменил фирму, это вы знаете. Но длительная болезнь жены… — Голос медленно замирал, уступая место неловкой паузе.
— Я знаю, Джон, вы пережили нелегкое время. Простите меня. Я вам искренне сочувствую, — добавила она, довольная, что ей удалось вдохнуть в свои слова теплоту. Он был ей приятен, нравилось ей и то, что она явно нравится ему. — Однажды вы оказали мне честь, — Каролина уставилась на пальму, как бы надеясь увидеть если не обезьяну, то хотя бы готовый упасть кокосовый орех, — сделав мне предложение.
— О, простите меня, — сказал Джон, побледнев и заикаясь. — Это было после… после…
— … того как она умерла. Жаль, что я ее не знала. Она была…
— … святая, — сказал за нее Джон.
— Именно это слово я и имела в виду. Я обдумала ваше предложение — на это, понимаю, ушло много времени. Сколько же? Не меньше четырех лет. Я принимаю ваше предложение. — Наконец это было произнесено.
Удивление, написанное на лице Джона, не было высшей данью восхищения, какое выпадало когда-нибудь Каролине. Быть может, она незаметно для себя постарела? Или он помолвлен? Она же ничего не знает о его жизни. А вдруг у него постоянная требовательная любовница, быть может, даже негритянка, живущая во Флашинге, как тайная жена Кларенса Кинга.
— Но… но… Каролина.
— Вы не можете сказать, что это вас удивляет. — Разговор ей уже почти нравился.
— Нет, нет. Но я даже не мечтал… я хотел сказать… почему именно я?
— Потому что вы сделали мне предложение. Помните?
— Но другие наверняка…
— Только Дел Хэй, но он умер. Вы и я, мы оба — живы.
— Не знаю, что и сказать. — У Джона был такой вид, будто кокос и в самом деле свалился ему на голову.
— Вы можете сказать «да», дорогой Джон. Вы можете сказать «нет». Я приму любое ваше решение. Единственное, что меня не устраивает, это неопределенность. Я против того, чтобы вы тщательно все взвешивали, как это принято у вас, юристов. Я хочу получить ответ сейчас, любой ответ.
— Да. Конечно, да. Но…
— Что но?
— Я потерял все. Мы, моя семья, я хотел сказать, мы полностью разорились два года назад, когда рухнул банк «Мононгахила комбайн», а потом ее болезнь…
— У меня достаточно денег для двоих, — мягко сказала Каролина. — Или будет достаточно уже совсем скоро.
— Но это неправильно, чтобы жена содержала мужа…
— Это абсолютно нормально. Такое бывает сплошь и рядом, даже в Ньюпорте, штат Род-Айленд, — добавила она для пущего драматизма.
— Не знаю, что и думать.
С облегчением она убедилась, что Джон начисто лишен сексуальной ауры. Ей он скорее брат, обычный американский брат, сочла она необходимым признать перед высшим трибуналом собственной совести. Блэз, наполовину брат, одержим тем же динамо, на которое она откликнулась в Джиме. А Джон Эпгар Сэнфорд был как Адельберт Хэй, он был приятен, не раздражал, но и ничего больше.
— Я смогу помочь вам деньгами, — сказала она без всякого кокетства, которое было бы в данной ситуации совершенно неуместно, даже если бы отвечало ее характеру.
— Это было бы ужасно. — Джон чувствовал себя не в своей тарелке.
— Честный обмен не грабеж, как говорят французы. — Каролина разглядывала пальмовые ветви у себя над головой. — Поэтому я постараюсь как можно точнее объяснить, что на что меняется. Я знаю, из всей нашей семьи вы самый светский, самый опытный человек. — Каролина высказалась несколько тяжеловесно, не будучи уверена в его реакции. — Вы превосходно вели мое дело против Блэза, и я вам очень признательна. — Тот факт, что Джон не сделал для нее практически ничего, не имел никакого значения, ей важно было показать, что она считает его светским человеком.
— Я сделал все, что было в моих силах… Блэз — трудный оппонент. — Джон был в растерянности.
Каролина забросила сеть дальше.
— Женившись на мне, вы получите не только поддержку, которая нужна вам в ваших… усилиях, но вы сможете стать и отцом моего ребенка. — Каролина подняла на него — так ей хотелось думать — лучистые глаза мадонны.
Джон побледнел.
— Конечно, при вступлении в брак мысли о семье, о продолжении рода, очень важны для меня. — Джон еще не понял.
— Нашего рода, — тихо сказала Каролина, раздумывая, как объясниться яснее.
— Да, конечно, нашего рода. Мы оба Сэнфорды. Поэтому вам не придется менять монограмму, не правда ли? — Он засмеялся безрадостным смехом. — Я всегда жалел, что у нас с женой, первой женой, не было детей, но ее болезнь… — Опять медленно замирающий голос.
— Я думаю, Джон, что я выразилась не вполне ясно, чего вы как адвокат никогда бы себе не позволили. — Теперь она чувствовала себя как одна из пожилых европейских дам Генри Джеймса, открывающих ужасную правду тугодумной американской инженю. — Я говорила не о вашем будущем гипотетическом отцовстве, а о своем близком уже материнстве… Если быть точной, это случится в октябре, вот почему я хотела бы выйти замуж на этой неделе; я уже навела справки в мэрии.
Джон шумно выдохнул, наконец понял.
— Вы… — однако весь запас воздуха поглотило удивленное восклицание.
Каролина не стала дожидаться, пока он снова будет в состоянии говорить.
— Да, я беременна. Я не могу открыть, кто отец ребенка, поскольку он женат. Могу лишь сказать, что он был моим первым и единственным любовником. Я чувствую себя, как один целомудренный испанский король, который… — Нет, она не могла пересказать любимую историю мадемуазель Сувестр о короле-аскете Филипе, который наконец лег в постель с женщиной и тут же заразился сифилисом. Для такой новеллы Джон еще не созрел.