Империя
Шрифт:
— Он мог быть в Никарагуа — без беспорядков, без нашего флота, без мертвых собак и китайцев, без всяких намеков на наш сговор с панамской хунтой.
— Конечно, сговор имел место. — Рузвельт ударил кулаком в левую ладонь. — Мы повсюду стоим за свободу людей, мы против глупых и отъявленных коррупционеров, вроде тех, что правят Колумбией…
— … а теперь и Панамой.
Хэй часто забывал, что за всем этим президентским шумом прячется очень хитрая и наблюдательная личность.
— Я всегда считал, что железные дороги могут не менее успешно справиться с задачей, чем канал, —
Рузвельт рассеянно крутил глобус, стоявший возле его письменного стола.
— Суть в том, Джон, что мы сделали нечто очень полезное для нашей страны. Наш флот сможет свободно и быстро курсировать между Тихим океаном и Атлантикой.
— Вы видите в будущем многочисленные войны? — Внезапно Хэй пожалел, что позволил президенту отговорить его в июле от отставки.
— Да. — Высокий резкий голос сменился вдруг низким и для его хозяина почти медоточивым. — Я предвижу также нашу миссию — править, как это делала когда-то Англия, но в масштабах мира…
— Всего мира?
— Может сложиться и так. Но очень многое зависит от того, что мы за люди — сейчас и в будущем. — Лицо его исказила гримаса. — Наш народ поразили слабость, любовь к комфорту, недостаток мужества…
— Вы по-прежнему должны вдохновлять нас своим примером.
— Именно это я и пытаюсь делать. — Рузвельт был абсолютно серьезен. Хэй вспомнил слова Генри Адамса: «Голландско-американский Наполеон». Почему бы и нет? А как иначе начинаются империи?
— А теперь, мистер президент, я должен подвести под наши последние приобретения юридические подпорки.
— Генеральный прокурор сказал мне, что не следует допускать, чтобы наши великие достижения пострадали от тех или иных соображений легальности. — Рузвельтовский смех показался Хэю более всего похожим на лай сторожевого пса.
Когда Хэй поднялся, комнату вдруг заполнил темно-зеленый дым, сквозь который проблескивали золотые звезды. На мгновение ему показалось, что он теряет сознание. Но Теодор тут же оказался с ним рядом, поддержал его.
— Что с вами?
— Ничего, спасибо. — Кабинет президента принял свой прежний вид. — У меня часто кружится голова, когда я резко встаю со стула. Но странная вещь, мне показалось, что я в кабинете мистера Линкольна. Эти темно-зеленые стены и золотые звезды по числу штатов, которые пытались отделиться.
Рузвельт проводил его до двери, крепко сжимая своей пухлой рукой руку старого государственного секретаря.
— Я вижу его иногда.
— Президента?
Рузвельт открыл дверь в комнату секретаря.
— Да. То есть, я отчетливо его представляю. Это бывает обычно ночью, в коридоре, в дальнем конце на втором этаже…
— Восточное крыло, — кивнул Хэй. — Там стоял бачок с охлажденной водой, у двери в его кабинет. Он поглощал огромное количество воды.
— Посмотрю в следующий раз, когда его увижу. Он всегда очень печален.
— У него было
— В сравнении с его проблемами мои — ничтожны. Это так странно, соизмерять себя с ним. Не думаю, что я нескромен, когда говорю, что я на голову выше большинства политических деятелей нашего времени. Но когда я думаю о его величии… — Рузвельт вздохнул. Это был совершенно нерузвельтовский звук. — Вам следует отдохнуть, Джон.
— Как только будет подписан договор, я уеду на юг.
— Здорово! — Рузвельт снова стал своим лучшим имитатором.
Громкий гулкий звук удара металла о ствол дерева заставил Каролину и Маргариту подбежать к окну их дома в Джорджтауне. Каким-то образом автомобиль съехал с Эн-стрит на тротуар и врезался в самую крупную из Каролининых магнолий. За рулем сидела Элис Рузвельт в шляпе с перьями, надвинутой буквально на глаза, а рядом хорошенькая и насмерть перепуганная Маргарита Кассини делала руками движения, которые Каролина не могла назвать иначе как заламыванием рук, что было свойственно ее собственной Маргарите, склонной к театральным жестам.
Каролина выбежала на улицу, где пожилой негр старался открыть заклинившую дверцу со стороны Элис.
— Тормоза! — в голосе Элис звучали обвинительные нотки. — Они же не работают. Виноват твой шофер.
— Когда отец узнает, это будет моя вина. — Маргарита вышла из машины. Каролина помогла негру высвободить республиканскую принцессу, которая тут же подвинула шляпу на место, выпрыгнула на землю, поблагодарила негра и распорядилась:
— Скажите полицейским, пусть заберут этот хлам в российское посольство на Скотт-сёркл. Самый уродливый дом. Ошибиться невозможно.
— Мой отец… — начала Маргарита.
— Твой отец? Мой отец! Вот в чем проблема. После того что произошло, он не позволит мне купить машину. — Элис повела Каролину в ее собственный дом, а Маргарита Кассини тем временем давала негру подробные инструкции.
— Я совершенно его не понимаю. Иногда мне кажется, что он живет в другом столетии. Я выбрала восхитительную двухместную машину. Потрясающую! Он сказал «нет». Никогда. Женщины не должны водить машину, курить и голосовать. Насчет голосования я, конечно, согласна. Это просто удвоит число голосов, но не изменит результат. И все равно… Ну, как тебе замужем?
Они зашли в гостиную в задней части дома, окна которой выходили в небольшой сад, где в это время года росли только зловещие хризантемы. Деревья сбросили листву, а в маленьком пруду всплыл брюхом кверху, скорее всего, из-за переедания, крупный карась.
— Тихо. В общем, как раньше. Джон, в основном, в Нью-Йорке по делам юридической конторы. Я, в основном, здесь из-за газеты и, конечно, ребенка.
Двухмесячная Эмма Эпгар Сэнфорд оказалась не столь шумным ребенком, но пока еще не самым приятным обществом, хотя ее присутствие в доме было благотворным. Каролина, презрев совет Маргариты, кормила дочь грудью и с изумлением обнаружила, что грудь заметно увеличилась и отяжелела. Впервые в жизни она соответствовала моде большого тучного мира.