Империя
Шрифт:
Маргарита Кассини вошла в гостиную без всякой театральности. Каролина восхищалась ее красотой, но вряд ли чем-то еще. Тень Дела пристала к ней мистическим образом. Каролина слышала разговоры о том, что расколовшийся пополам на тротуаре в Нью-Хейвене опал был подарком княжны Кассини. Очевидно, борьба вымысла с правдой нескончаема. Маргарита прямиком направилась к открытой коробке шоколада от Хайлера, главного вашингтонского кондитера. В каждом доме заказывали свою смесь, и Каролина ввела в моду белый шоколад, новшество, породившее споры в тех кругах, где жадно выискивала светские новости ее «Дама из общества».
— Не ешь шоколад. Растолстеешь, — сказала Элис. — Я никогда не ем десерт. Только мясо с картошкой, как отец.
— Будешь такой же плотной, как он, — сказала Маргарита, и в ее лице появилось вдруг что-то монгольское — или татарское? — или это одно и то же? Дружба между мадемуазель Кассини и Элис была притчей во языцех, отнюдь не только в кругах «Дамы из общества». В конфликте, возникшем между Россией и Японией, президент Рузвельт склонялся на сторону японцев — к возмущению Кассини, который кричал в присутствии Каролины:
— Этот человек — язычник! Мы — христианская нация, как и Соединенные Штаты, а он поддерживает диких желтых язычников.
В Белом доме с печальным видом осуждали жадность русских. Администрация была готова принять предложение японцев об аннексии русскими Маньчжурии, если при этом им разрешат захватить Корею. «Трибюн» пыталась сохранять объективность, но все же стараниями Тримбла склонялась на сторону России. Президента это бесило. В центре новой комнаты заседаний кабинета министров он прочитал Каролине длинную лекцию о приливах в истории под портретом Линкольна, который выглядел удивительно отстраненным и от сидящей женщины, и от энергично марширующего президента. В последнее время Кассини принялся, пожалуй, чересчур тепло целовать на приемах руку Каролины, а Маргарита поблагодарила ее за газетную поддержку. «Так стало трудно, — вздыхая, жаловалась Маргарита, — теперь, когда я дуайенша дипломатического корпуса». После смерти Понсефота Кассини стал старшим главой миссии в Вашингтоне. В качестве его хозяйки дома Маргарита первой являлась на все официальные сборища, а тем временем дочь президента вопреки отцу подружилась с Маргаритой, и все потому, как выяснила Каролина, что президент запретил ей купить тот красный автомобиль; тогда Элис стала ездить на машине русского посла. Прошлым летом Элис и Маргарита, как полярные исследователи, под шумное одобрение публики проехали до Ньюпорта, хотя и к ужасу шарахающихся с дороги пешеходов и других автомобилистов. После сегодняшней аварии Каролина была убеждена, что в отношениях Элис и Маргариты произойдет перемена погоды. Кассини больше не даст им свою машину, а японцы одолеют Россию. Случайные связи, как любил говорить Брукс Адамс.
— Что мне надеть завтра в английское посольство? — спросила Элис, открывая сумочку и доставая сигаретницу; как лихой клубный завсегдатай, она закурила. При виде этого Каролина всякий раз испытывала шок и однажды сказала об этом.
— Но ведь теперь, когда я закурила, — заявила Элис, — все будут делать то же самое.
— Но ты же не куришь под крышей отца своего.
— Я курю в окно, с этим он примирился. Так что мне надеть?
— Темно-синий вельвет с кружевным воротником… — начала Каролина.
— Я больше не одолжу тебе мои соболя. — Маргарита разламывала шоколад, извлекая мягкую начинку.
И миссис Рузвельт, и Элис обожали изобретать затейливые наряды, которые им не принадлежали, а затем давали пресс-секретарям Белого дома описания этих сказочных платьев, о которых с замиранием сердца будут писать во всех газетах на страницах, отведенных светской жизни. Ни та, ни другая не могли себе позволить дорогие наряды; из них двоих Элис была несколько состоятельнее. Когда Каролина раскусила эту ведущуюся в Белом доме игру, Элис попросила ее помочь выдумывать наряды, которые Каролина описывала потом на страницах «Трибюн» к вящему изумлению тех, кто на самом деле видел, что было на двух рузвельтовских дамах.
Служанка на все руки внесла поднос с чаем. Каролина собиралась перебраться в дом побольше и нанять то, что Эпгары назвали бы настоящим штатом прислуги, но долги Джона поглотили ее годовой доход; к счастью, газета начала, хотя и скромно, но процветать, и она могла позволить себе достаточно удобную жизнь в качестве миссис Сэнфорд из Джорджтауна, но не подлинной миссис Сэнфорд, которой она станет не раньше 5 марта 1905 года, ровно через пятнадцать месяцев. Того хуже, она подозревала, что у Джона есть еще долги, о которых он не рассказал. Но еще хуже, она подозревала, что Блэз знал, насколько несостоятелен ее неожиданный жених, то есть муж, потому что предложил совсем недавно продать ему «Трибюн», если она к этому расположена. Она не была расположена, сказала она ему, и вместе со всем Вашингтоном смотрела, как обретает форму его дворец на Коннектикут-авеню, соперничающий своим мраморным великолепием с дворцами на Дюпон-серкл, где правили Лейтеры, а теперь Паттерсоны [136] , чья дочь Элеонора, известная под прозвищем Сисси, неугомонная девятнадцатилетняя особа, появилась под руку с самым элегантным членом палаты представителей Николасом Лонгвортом [137] из Огайо, рано облысевшим щеголем лет за тридцать. Один день говорили, что он женится на Маргарите Кассини, на следующий — на Элис Рузвельт, а еще через день — ни на ком, «потому что он, поведала его мать газетчикам, прирожденный холостяк».
136
Паттерсон, Элеонора Медилл («Сисси») (1884–1948) — член клана газетных магнатов Паттерсонов, издательница газеты «Вашингтон таймс-геральд».
137
Лонгворт, Николас (1869–1931) — конгрессмен (1903–1913, 1915–1931), муж Элис Рузвельт, дочери президента Теодора Рузвельта.
Каролина разливала чай, поддерживала разговор, в чем в общем-то не было необходимости в присутствии Элис, которая говорила без умолку, особенно когда испытывала вдохновение позлословить, а Лонгворт в настоящий момент был ее мишенью. Пока Маргарита заливалась румянцем на свой татарский манер, а Элис довольно грубо высказывалась о палате представителей, Сисси Паттерсон делилась с Каролиной своими проблемами. Лицо Сисси было похоже на мордочку рыжего пекинеса с маленьким розовым носом; похожи были и заплаканные глаза.
— Я рыдала на плече Ника, — прошептала она Каролине.
— Поляк?
— Поляк. Не могу поверить, что мать так со мной поступает.
— Но он красив…
— Не думаю, что меня интересуют мужчины, — сказала Сисси, посмотрев на Каролину так, что новая мать и новая женщина почувствовала себя не в своей тарелке; это был взгляд мадемуазель Сувестр.
— Ты к ним привыкнешь. Конечно, они слишком велики — в большинстве ситуаций. — Каролина с любовью вспомнила Джима, который приходил к ней каждое воскресенье после верховой прогулки вдоль канала. От него всегда пахло лошадью. Она настолько связывала секс с лошадьми, что предложила однажды как-нибудь в воскресенье прислать ей лошадь, а самому отправиться домой к Китти. Это его шокировало.
— Не в том дело. По крайней мере так мне кажется. Конечно, я девица.
— Конечно, — сказала Каролина. — Мы все через это прошли. Такие счастливые беззаботные дни.
— Не уверена насчет «счастливые». Но Йозеф под большим впечатлением от моей невинности. Похоже, что в Европе этого днем с огнем не сыщешь.
— Очень большая редкость. — Каролина изо всех сил старалась быть любезной. Дядюшкой Сисси был Роберт Маккормик [138] , семья жены которого издавала чикагскую «Трибюн», и он жаждал купить каролинину «Трибюн». Брат Сисси, Джо Паттерсон, работал репортером в дядиной газете, и по некоему закону природы Паттерсоны начали тянуться к Сэнфордам; типографская краска связывает не хуже крови. Сисси одолевали литературные мечтания, она будет писать романы, говорила она, и тут же утащила последний роман Генри Джеймса «Послы» с надписью Генри Адамсу, который рекомендовал Каролине его прочитать; она перестала читать беллетристику теперь, когда она сама, газетный издатель, стала одним из главных поставщиков этого скоропортящегося продукта.
138
Маккормик, Роберт Резерфорд (1880–1955) — газетный издатель.
— Он очень нудный. — Сисси научилась говорить то, что говорили все остальные, за одно-другое мгновение до того, как абсолютная банальность обращала в прах даже расхожую мудрость. Поэтому ее считали умной.
— Он получит миллион, — прошептала она на ухо Каролине, одновременно отправляя в рот один за другим специальные тонкие шоколадки Хайлера в форме листьев.
— Князь Гижицкий?
Сисси кивнула с трагическим выражением лица и полным ртом шоколада.
— Я считаю, что это справедливо, — задумчиво сказала Каролина. — В Европе невеста приносит деньги, а муж — титул, имя и замок. Как насчет замка?