Империя
Шрифт:
Хорошо, очень хорошо. «Поморник» шмякнулся где-то на поверхности, и это тоже очень хорошо. Не потонул в озере, в море, не завяз в болоте, а лежит на твердой поверхности.
Есть приток воздуха — духоты я совсем не чувствую, даже запах какой-то… Конечно, герметичность после такого удара точно ни к черту.
Пахло лесом. Лесом, именно лесом, настоящим ЛЕСОМ — я только раз видел такой, в самом детстве. Нет ни запаха разлагающихся углеводов, ни характерной сладковатой гнильцы, остающейся мерзким налетом на коже и неведомыми путями сразу же оседающей на любой доступной поверхности,
Хвоя, забытый запах. И листва. И немного — гарь… Горело что-то. Но как иначе — при посадке вовсю работали коррекционные, на последнем издыхании, и пожгли они тут здорово… Наверное, до горизонта — выжженная пустошь, черная, и пепел порхает белыми хлопьями. А запах… Бывают даже призраки идей, не то что запахов.
Скосив глаза, я посмотрел направо. Шея двигалась с трудом, как у подрезанного робота-гладиатора. Но все же двигалась, и это хорошо. Если бы я еще и шею сломал, что тогда бы совсем уж конец пришел бы, причем страшненький такой… Даже сердце себе не остановишь, не получиться. Останется только хорошенько помучаться напоследок.
Ничего, конечно, не увидел. Синева разлилась по экранам, чистая, первородная синева небес. Ни единого облачка, ни пятнышка — только эта бесконечная синь, похожая на перевернутую бесконечность, отражалась в экранах. Пройдя через равнодушные глазки датчиков, через жилы световодов, и прыгнув на экраны — небо молчало. Не было нужно этому зрелищу посредники в виде электрических сигналов и цифровых преобразователей сигналов, рисующих картины на дисплеях сверхвысокого разрешения — только световоды да их выходы несли сюда, в бронированный корпус павшей птицы это небо.
Встать. Смотреть, что там еще… Что там еще? Что еще там?
Отрываться от неба, нависшего над головой, было тяжел. Но все же я кое-как оперся на локти и постарался встать…
Мутная тяжелая волна нахлынула откуда-то снизу. И сразу стал настолько плохо…
Да какие тут, к черту, ребра? Какая ключица? Тут какие-то слишком серьезные внутренние вещи, которые за здорово живешь…
Меня скрутило. Боли не было, только какое-то неясное отупение, упадок сил… Неужто последствия анабиоза? Если так, тогда совсем уж плохо… И делать нечего, и не сделать ничего уже нельзя — поздно. Теперь осталось только умирать.
Трезвая мысль — да какой это анабиоз? Скорее всего, излишнее облучение от взрыва, ничего страшного не произошло. Так что можно радоваться жизни. Облучение — это не страшно…
Да приди же ты в себя, черт побери! Хватит валяться…
Однако это оказалось не так то просто.
«Алый Восход» — это еще та смесь, но все же она имеет свои ограничения. И сейчас эти ограничения обернулись против меня.
Вот был бы я совсем стальным, как робот — тогда бы дело было гораздо проще. А органика, образующая человека — не самая прочная и устойчивая вещь во Вселенной. Просто запаса устойчивости может не хватить…
Так. Полежать, отдохнуть, набраться сил… Боли пока что нет, но скоро будет, и такая, что мало не покажется… И желательно этот момент оттянуть как можно дальше, потому что аптечки у меня просто нет, а без стабилизаторов я помру от болевого шока, «Алый Восход» же и постарается.
Вот так вот. Вот такая ситуация.
Первый шаг к спасению сделан, второй тоже не задержался, теперь остался третий.
Надо открыть люк и вылезти из истребителя.
Зачем, я не очень понимал. Даже совсем не понимал — но знал, что надо. Даже то, что воздух есть — еще ничего не значит. Может, остатки — регенераторам ведь тоже нужна энергия, чтобы проводить катализ, а энергии — нету… А нет энергии — нет катализа — нет очищения воздуха — нечем дышать. И до свиданья. Вентиляция могла и не открыться…
Черт! Ведь герметичность-то нарушена, так что насчет воздуха можно особо не пугаться. Что-то да просочится, не задохнусь.
Но все равно — выбраться надо.
Зачем?
Да кто его знает? Просто надо. Надо посмотреть, что есть вокруг и что можно использовать для выживания. Надо посмотреть вокруг…
С этой мыслью я заснул.
Проснулся я тяжело. Голова просто-таки раскалывалась, тело стонало каждой клеточкой, ребра зло ныли, напоминая о себе. Плечо вообще онемело, и ничего не чувствовало — словно вместо живой плоти там большая жесткая подушка.
Решительность… Это хорошо. Вот только как трудно применить ее к себе…
Не знаю, как мне удалось встать, но все же я стоял на ногах. Стоял плохо, покачивался, держался за спинку кресла — но все же стоял. И всматривался до рези в глазах в экраны.
Сверху — небо. Теперь уже не такое синее, легкие облачка несутся где-то в вышине — быстро несутся, черти… Ну и ветерок вверху дует, наверное…
Я вспомнил картинку облаков, что видел с орбиты. Все верхние слои атмосферы, похоже, представляют собой небольшой ураган. Почти такой был, когда выдували остатки консерванта из дока, только вот этот побольше, намного побольше! И как я на «Поморнике» прорвался, ничего не заметив?
Или он как раз потому и дует, что я прорвался? Хотя «Поморник» — это все же не орбитальная мыльница, всего двести двадцать тонн, но летел он не по сберегающей траектории, а камнем падал…
Ничего страшного. Ураган от резкого входа в атмосферу не такой большой, рассосется сам через пару суток. Даже двести двадцать тонн — это все же не боевой космолет, пятидесяти тысячетонная махина в боевом заходе оставит ураган, сравнимый с «Эль-Ниньо». Тогда Сан-Франциско едва не срыли, когда на атаку заходили эсминцы. А то, что тут от веку дует, я не заказывал, это еще задолго до моего рождения началось.
Вокруг — лес. Холм, из мягкой породы, и деревья — вроде елок. Зеленые раскидистые лапы, половина переломала, торчат какие-то сучки, белые на сломе, земля вся усыпана хвоей и лапником. Хорошо хоть, что сильно горелого тут нету, а то спалил бы весь лес к той самой матери.
Но все же — не надоело мне тут? Лес выглядит не таким уж и опасным — можно выбраться наружу, посмотреть, что есть тут из еды…
Ага, а с чем охотиться?
Вот эта мысль стала отрезвляющей.
Шкафчик с НЗ был пуст абсолютно. Я доковылял до него, согреваемый мыслями хотя бы о лазернике НТ или простом ноже — но…