In vinas veritas
Шрифт:
Стюарт сделал заявление для полиции, что он, примерный бизнесмен, подвергся нападению этих злостных нарушителей («проклятых нарушителей социалистической законности»), несмотря на то, что они прятались под «крышей» «Европы». А также его иностранные друзья и коллеги — он указал на нас. Медбрат, бегло и небрезгливо осмотрев Сашу, в это время вынес вердикт: надо ехать в ближайшую больницу, то есть в Труро. А это за сорок километров от Фалмута. И наотрез отказался от моей просьбы отпустить нас со старпомом по домам. Я быстренько подмахнул протокол, в котором соглашался быть представленным в суде своим доверенным лицом, а именно Стюартом
«Все, — подумал я, — кранты! Сообщат в контору, присовокупив к больнице пьяную драку, полицейские разборки — полетим мы по домам за свой счет и без выходного пособия. Медицина здесь платная, если влепят нам счет по полной программе — еще и в долгу останемся».
Машина мчалась сквозь мрак и дождь, Саша притворялся полнейшим бревном, а я лихорадочно искал варианты, как бы можно было избежать той печальной участи, которую я себе навоображал.
— Слушай, — говорю я медбрату, — может, не повезете вы нас в больничку. Мы же российские моряки, у нас будут большие проблемы с начальством. Выгонят с парохода — как потом жить-то без моря?
— О, не беспокойтесь, сейчас мы все уладим, — поблескивая глазенками, заверил меня медик. Достал мобильник и преспокойно позвонил куда-то. Как выяснилось позже, на проходную родимого порта Фалмут. Попросил информацию, гад, по нашему судну: когда уходим, как связаться с капитаном и прочее. Ему, конечно же, добрая душа, секьюрити, все сразу и выложил: «Вилли» еще долго никуда не уйдет, на пароходе всего два человека, больше экипажа нету. Медбрат сразу же пересчитал нас со старпомом и пришел к выводу, что эти два члена экипажа — мы и есть. Я едва сдержался, чтоб не выброситься из машины на полном ходу, предварительно спихнув за дверь своего мирно спящего коллегу. Медик, предосторожности ради, пересел от меня на другую сторону от Сашиного тела. Наверно, лицо мое ему не понравилось. Я, вредности ради, тоже хотел последовать его примеру и поменять место дислокации, но неожиданно ощутил такой приступ резкой боли в спине, что зашипел сквозь зубы, свет померк. Я-то уже и позабыл, что меня совсем недавно приласкали доброй резиновой дубиной.
Медбрат живо отреагировал, верный клятве Гиппократа, попросил задрать на спине одежду и защелкал языком. Вот в это время я и обнаружил зияющие дыры в предметах своего любимого гардероба. Весь оставшийся путь я просидел голопузым, даже мерзнуть начал. Медик старательно обрабатывал рану на моей спине, а я, прислушиваясь к своим ощущениям, пытался сообразить, сколько же мяса и ребер выдрал у меня проклятый вышибала — нацист. Так и приехали к огромному госпитальному комплексу.
Сашу сразу же увезли внутрь, уже по дороге вколов капельницу. Я подумал, может, нас с кем-нибудь спутали? Чего-то я не помню, чтоб у нас к пьяницам относились с подобным вниманием.
Потом дошла очередь и до меня: пошел я по спящим этажам, где мне сделали что-то, похожее на рентген спины, похмыкал над снимками, залили какой-то вязкой массой, потом обмотали бинтом и сказали, что можно идти.
— Позвольте, — спросил я, перевязанный, как балтийский матрос, — а как же мой друг?
Меня отправили вниз, в приемный покой, чтоб я сам ответил на этот вопрос. Милая медсестра, с первого взгляда показавшаяся мне чуточку иной, нежели все встреченные здесь люди в белых халатах, без лишних уточнений провела меня в огромнейший зал. Я бы даже рискнул назвать его спортзалом. Кое-где стояли легкие переносные ширмы, огораживающие что-то, недоступное взгляду.
За одной такой завесой и обнаружился мой коллега, уже лишенный всей одежды и уложенный на белоснежные простыни. Он мирно спал под одеялом, наполняемый через трубку капельницы какой-то питательной жидкостью, под подбородком угадывался веселенький подгузничек с присоединенной трубкой, которая, деловито похрюкивая, постоянно втягивала воздух. Я не успел задать риторический вопрос «что это?», как Саша выдавил из себя очередную порцию чего-то неприятного на вид. Это все безобразие моментально втянулось вместе с воздухом в искусственную кишку, оставив постельное белье по-прежнему крахмально белым.
— Вай, шайтан — машина! — вздохнул я.
— Гимназистки румяные, — вдруг, по-русски отозвалась медсестра.
Мне в голову ничего в ответ путного не пришло, кроме завывания:
— Конфетки, бараночки…
Со стороны наш диалог мог выглядеть полным идиотизмом, или шпионским паролем — отзывом. Вот бы Саша посмеялся, будь он не в стране алкогольных грез.
— Извините, но я по-русски не понимаю, — сказала медсестра и в ответ на мой недоуменный взгляд добавила, — знаю только эту фразу, не считая пошлых, типа «перестройка», «разоружение».
— Мне кажется, Вам просто необходимо сейчас выпить кофе, — предложила мне девушка, жестом увлекая в сторону к стойке регистрации.
Я пошел за ней, как пенсионер к финансовой пирамиде, хотя очень хотелось просто побуянить. Не из-за природной склонности к пьяному дебошу с обязательной милицейской дракой, а потому, что мне казалось, что это наше посещение милого лечебного центра просто не могло остаться без последствий. Эх, старпом, экий ты, батенька, козел! Лежишь себе, пускаешь пузыри и хрюкаешь, а мне тут болтаться!
Наташа, так звали медсестру, принесла мне бадью хилого больничного кофейка, поведала, что ее прадед после революции 1905 года эмигрировал из России.
— А Питера Устинова Вы знаете? — вяло поинтересовался я.
— Да, был такой знаменитый актер, еще Эркюля Пуаро как-то давно сыграл, — закивала головой девушка.
— Да, наверно, хотя поздний Пуаро — это Давид Суше. Ну, да это не важно. Просто родители Устинова тоже уехали из России в это же время. Как, впрочем, и Харламов и Давыдов. Хотя, может быть, я и ошибаюсь. Голова что-то не очень хорошо соображает. Наташа, милая, отпусти нас отсюда. Ведь у нас такие неприятности будут!
Она очень твердо замотала головой в отрицании:
— Во-первых, Ваш друг должен самостоятельно проснуться. Во-вторых, хватит ли у Вас денег, чтоб рассчитаться за такси до Фалмута?
Я сунул руку в карман и вытащил жалкие пять фунтов.
— Ну, вот, видите! Но не переживайте, через три часа начнут ходить автобусы, Ваш коллега к тому времени просто обязан прийти в себя, тогда и уйдете спокойно.
Я в отчаянье махнул рукой. Запросил еще кофе и пошел коротать время на стульчике около тела кореша. Попытался, было, вполголоса спеть одну — другую песню в надежде, что Саша не выдержит и очухается, но набежали санитарки и раздраженно покритиковали мои вокальные упражнения.