Инцидент
Шрифт:
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
– Мы рванули. Серега впереди, я за ним – по уже отработанной схеме. За мной должен быть Санек, затем девчонки и Данила замыкающим. Зараженные медленно поворачиваются к нам, тянут свои руки, но я тут же луплю по ним битой, и некоторые даже из-за этого падают. До «Газели» добрались еще быстрее чем в прошлый раз. Серега встал справа от двери, меня пропуская и дожидаясь остальных. А я полез по пассажирским сиденьям к своему месту. Кинул биту рядом и трясущимися руками пытаюсь ключ в замок вставить. Как вставил, смотрю по сторонам, жду пока все залезут. Адреналин в висках стучит. В голове только «Быстрее, быстрее, быстрее». Серега Юльку в кабину запихнул, а сам стоит и ждет чего-то. В салоне Данила дверь задвинул с громким хлопком, и к окну приник. Юлька рядом со мной тоже пытается наружу выглянуть. И только тогда до меня стало доходить, что Санька нет.
– Я открываю свою дверь и привстаю, развернувшись так, чтобы поверх крыши «Газели» видеть стоянку. Там, всего в нескольких шагах от выхода, через который мы покинули «Коралл», стоит Санек. Бейсбольная бита рядом с ним на асфальте валяется, а со всех сторон к нему стягиваются зараженные. Как только один из них приблизился достаточно близко, Санек лениво бьет его кулаком в лицо, отбросив назад на сородичей. Другой зомбяра, появившийся сзади медленно, почти ласково берет Санька за волосы и тянет вниз, заставляя его прогнуться назад. Я видел как кровь брызнула из шеи Санька, когда зубы зараженного сомкнулись на ней. Я видел как Санек так же ласково, обхватил голову грызущего его зараженного, перед тем как рухнуть с ним вниз. Он не издал ни звука. Он уже не чувствовал не боли ни страха. А потом он скрылся под телами тех, кто еще не успел его укусить.
Виктор набирает в легкие воздуха, чтобы продолжить, но вдруг прерывается и шумно выдыхает. Он высоко поднимает брови и качает головой, вновь переживая шок от воспоминаний. Через несколько секунд он продолжает.
– Дверь в кабине хлопнула, и я вернулся на свое место. Как раз вовремя, потому что с моей стороны дороги уже приблизились несколько зараженных, которых я просто не заметил, наблюдая за Саньком. Сбоку сидит Серега. Руками себя обхватил, глаза бегают. В салоне Ленка что-то кричит, а Данила только и повторяет: «Я не смог. Просто не смог». Я себя чувствовал так, будто меня мешком пристукнули. Непонятное чувство опустошенности и потерянности. Зачем? Для чего? Серега не глядя на меня, тихо сказал «Заводи»…
Кристина Кортнева (до инцидента – студентка, во время инцидента – девушка Сергея Нестерова)
– Всего лишь жертва. Не так важно то, что он чувствовал, как то, что он узнал. Пока у тварей была жертва, оставшаяся группа была в безопасности. Даже те твари, что брели вслед за ним, развернулись ради более легкой добычи. Он учился. Сквозь потери и боль, но он узнавал законы нового мира. И с каждым разом, становясь проще и понятнее, этот мир казался ему все прекраснее, притягательней. С очередной утратой всегда приходило извращенное удовлетворение. Об этом не думаешь в шаге от спасения. Так и он старался подавить это чувство, сидя в маршрутке. Безумное, страшное чувство, которое не может возникнуть в голове у нормального человека, искренне верящего в то, что еще выберется. Он начал впускать это в себя позже, гораздо позже, смакуя каждый болезненный урок.
Кристина откидывается на стуле, опустив руки себе на колени. Она закрывает глаза, и уголки ее губ вдруг трогает легкая улыбка.
– Когда мне было 10 лет, отец учил меня плавать. Несколько дней мы почти полностью провели на озере, но я так и не смогла держаться на воде самостоятельно. И тогда отец сказал: «Ты знаешь, как плавать. Тебе осталось только сделать это. Если хочешь жить, ты поплывешь.» Он бросил меня в озеро, и пока я, глотая мутную воду, пыталась выбраться на сушу, отец стоял на берегу, скрестив на груди руки, и флегматично смотрел на меня. «Если хочешь жить, ты поплывешь». Я поплыла. Если хочешь жить, беги и убивай. Если хочешь жить, приноси жертвы и держи свою группу в подчинении. Он делал это все.
– Этот одногруппник… Он мог ему помочь. Он мог бы вернуться за ним, иливырвать для него время, чтобы тот спасся. Он сам говорил мне это. Но этот одногруппник был заражен. «Жизнь основана на эмоциях. Выживание только на логике.» Он отдал его тварям, потому что это было правильно. Жестоко и правильно. Он как-то сказал: «Не знаю, остались ли в городе боги. Но если да, то они тоже заражены, и требуют жертв». В принципе, именно благодаря этим жертвоприношениям, он каждый день возвращался ко мне живым.
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
– Еще один призрак, чье лицо преследует меня, когда я закрываю глаза. – Юлия отводит взгляд. Она не плачет, но голос ее срывается на полуслове. – Саша пожертвовал собой ради нас. Он понял, что представляет опасность для группы и остался. Я знала, что он заражен, мне было страшно, но его так резко вырвали из моей жизни. Я словно лишилась части себя. Невозможно представить, как нас всех сплотило то, что мы пережили. Мы будто были единым целым и выживали как одно существо, дыша в унисон. Но умирал каждый из нас в полном одиночестве…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
– Он пожертвовал собой. – Виктор кривит губы, но его глаза выражают только горечь. – Так нам казалось. Так мы тогда думали. Но это совсем не так.
Он наклоняется вперед, сложив перед собой пальцы домиком, и пристально смотрит в камеру.
– Я не хочу оскорбить памяти Сани, но он не был человеком, способным на самопожертвование. Да даже если бы и был, болезнь съела бы в нем все светлые позывы. Я много читал о ней, и это помогло мне понять и переосмыслить произошедшие события. Санька не кусали, значит, он где-то попил зараженной водички. А при таком способе заражения полное превращение в скрюченного кровожадного монстра занимает около пяти часов. ДляСанька, с его габаритами шкафа все шесть, но судя по симптомам, и это время уже истекало. Он был на последней стадии. То есть просто ходячее мясо с интеллектом дверного косяка. Его последним осмысленным действием была зарядка арбалета. Дальше все проходило на инстинктах и беспокойных желаниях воспаленного мозга.
– Все спустились вниз, и он спустился. Все встали у витрин, и он встал. Даже когда Серега отвел его в сторону, чтобы объяснить, что он заражен, Санек ничего не понял и просто позволил забрать арбалет. Затем позволил Ленке надеть на него маску. Позволил Даниле вытолкнуть его в нужный момент, когда все побежали к машине.Как ягненок на поводке. Единственным человеческим позывом в его сознании оставалась агрессия по отношению к зараженным. Яркое застарелое пятно, которое болезнь не сумела полностью отстирать. Самопожертвование? Нет. Если бы Саня хотел обезопасить нас, то остался бы в «Коралле», где спокойно попивал бы пивко в ожидании полного угасания разума. Зачем отдаваться на растерзание толпе зомбаков?
– Я не верю в его благородство. Я верю, что Саньком овладела простая тупая ярость. Безумный инстинкт убийцы, доставивший Саньку столько удовольствия, что продолжил терзать его, даже когда человека не стало. За это он и поплатился. И мне не жаль его. Остался ли он блуждать по улицам вместе с остальными зомбярами или умер от кровопотери. Мне не жаль…
Георгий Вагнер (журналист – писатель)
– Александр Корольков по сей день считается пропавшим без вести, ведь его тело так и не было найдено. Один из ста тысяч таких же. – Георгий легко касается оправы своих тонких очков.
– Такгосударство пытается подсластить пилюлю. Разложившееся, подвергшиеся жестоким линчеваниям, искусанные до неузнаваемости или просто обглоданные. – При этих словах унего на лице появляются ноткиотвращения. – Все, кого невозможно или некому опознать, считаются пропавшими без вести. Будто однажды сто тысяч человек просто куда-то исчезли, а вместо них появилось столько же безымянных трупов. Многие родственники погибших, разумеется, хоронят пустые гробы, накрывая их могильными плитами с именами тех, кто так и не вернулся. Сами трупы власти раскидали по общим могилам на территории всей области. На мемориалах висят тысячи фотографий, в храмах отпеваются тысячи имен, ежедневно зажигаются тысячи свечей в память каждого не вернувшегося, но, тем не менее, у нас по-прежнему сто тысяч пропавших без вести, которых никто не ищет. Не нонсенс ли это?