Индийский мечтатель
Шрифт:
— А я напротив! — воскликнул Лебедев. — Видите ли, Патрик… Мне тридцать семь лет, я приближаюсь к порогу старости, но только один раз испытал я истинную любовь… Впрочем, — спохватился он, — не к чему вспоминать! Вряд ли вам интересно.
— Я никогда ни о чем не расспрашиваю, но если человек, которого я уважаю, сам рассказывает мне о своей жизни, я благодарю его и слушаю с величайшим вниманием.
— Хорошо, — согласился Герасим Степанович. — Рассказывать недолго… Однажды в Петербурге, на празднике у графа Орлова, я впервые увидел цыган. Говорили, что граф привез их из Молдавии. Вышли они на подмостки в своих пестрых одеяниях. Мужчины чернобородые, кудрявые, женщины осыпаны дешевыми побрякушками. Запели… Ах, Патрик, какая это была поразительная музыка! Все были чудесны, а особенно одна, девушка лет восемнадцати.
Не знаю, было ли у нее другое, цыганское имя, но все звали ее Варей… Никогда — ни прежде, ни после — я не слышал такого пения. А как плясала! Это и была моя единственная любовь. Она согласилась выйти за меня замуж. И знаете, я вовсе не хотел, чтобы она бросила свое занятие: ведь я же сам артист! Но хозяин хора Иван Трофимов побоялся потерять свою лучшую певицу. Донес, негодяй, графу Орлову! А цыгане были на положении крепостных… Граф приказал немедленно отправить Варю в одно из его имений близ Москвы, мне же было строго приказано не предпринимать никаких попыток увидеть ее… Все мне опротивело! Я покинул столицу, поступил на службу к одному знатному вельможе на юге России, затем уехал за границу… Вот и вся история! Как видите, ничего интересного… Больше я никого не любил. А девушку эту помню до сих пор… Кавери похожа на нее, это мне сразу бросилось в глаза.
Помолчав, Деффи сказал:
— Да, по всей вероятности, цыгане пришли в Европу отсюда. Некоторые ученые предполагают, что это одна из низших каст южной Индии, в которых особенно силен дравидский элемент.
— Возможно… — рассеянно откликнулся Лебедев. — Однако пора спать, завтра выедем на рассвете.
— Я лягу здесь, — сказал Деффи.
— А я пойду в помещение. На родине приятно было спать на воздухе в такие теплые светлые ночи, а тут все не могу привыкнуть. Насекомые, змеи… какие-то странные звуки… Покойной ночи, Патрик!
— Покойной ночи.
Герасим Степанович вошел в комнату, распахнул окно и улегся на постеленную заботливым Сону походную постель.
Кавери еще долго сидела одна, думая об удивительном чужестранце. Она никогда не встречала человека, похожего на него, никогда не слыхала ни таких речей, ни подобной музыки.
Бесшумно подошел Рангуин.
— Зачем ты ходила к ним? — спросил он.
Кавери не ответила.
— Думаешь, я слеп? Нет, я все вижу.
Девушка молчала.
— Тебя зовут Кавери, — продолжал заклинатель змей. — Люди говорят, что девушек, носящих имена рек, не следует брать в жены, ибо они изменчивы подобно течению реки.
Кавери усмехнулась:
— Ты мне не супруг, Рангуин, и никогда им не станешь. Что тебе в моей верности?
— Я знаю тебя с малых лет и люблю! — сказал Рангуин.
— Не могу ответить тебе тем же.
— Все равно иноземец не получит тебя.
— Ему этого и не нужно, — ответила девушка с грустной улыбкой.
— И не надейся! — упрямо повторил заклинатель. — Видно, ты еще не знаешь, каков Рангуин. Если я смог подчинить себе кобру, то…
— Ступай, Рангуин! — оборвала его Кавери. — Я хочу спать… — Она взобралась под крышу фургона.
Рангуин долго стоял неподвижно, устремив взгляд к небу, залитому голубым лунным сияньем. Губы его беззвучно шевелились.
— Что ты бродишь по ночам, словно бхут?29 — окликнул его незаметно подошедший Сону. — Чего тебе нужно от девушки?
— Я люблю ее и хочу взять в жены.
Сону пожал плечами:
— Пусть решает сама.
— Разве я не прошел сотни косов, чтобы освободить ее?
— Ты поступил хорошо. Но что из этого?
— Хочешь отдать сестру чужеземцу! — крикнул Рангуин. — Знай, этого не будет!
Он повернулся и быстро зашагал прочь от фургона.
Лебедев проснулся от невыносимой духоты. Луна уже зашла; в окно было видно черное небо, испещренное мохнатыми сияющими звездами.
Шелестели пальмы, трещали цикады. Издалека доносился рев, переходивший в мяуканье. Он знал: это тигр бродит в зарослях невдалеке от селения.
Лебедев поворочался с боку на бок, попробовал полежать спокойно. Сон не приходил. Он накинул полотняное покрывало и вышел, чтобы улечься где-нибудь на воздухе.
Прошло около получаса. На веранде появился Рангуин с корзиной в руке. Оглядевшись по сторонам, он осторожно заглянул в распахнутое окно: в дальнем углу комнаты на полу белела простыня…
Рангуин открыл корзину. Кобра высунула голову. Заклинатель прижался к ней лицом, как бы нашептывая на ухо что-то ласковое и сокровенное. Он помог змее выбраться из корзины. Кобра перебросила извивающееся тело через подоконник.
Рангуин стоял на веранде, прижавшись к стене. Он ждал стона, крика, вопля… Тишина. Ничего, кроме обычных шумов и шорохов тропической ночи.
«Чужестранец не успел проснуться, — размышлял Рангуин. — А теперь он уже мертв! От укуса кобры погибают через несколько минут».
Рангуин не ощущал ни жалости, ни раскаяния. Он вырос среди отверженных: их гнали и били камнями, как шелудивых псов, заставляли питаться падалью, пить гадкую, зловонную воду. С колыбели видел Рангуин вокруг себя только жестокость, и его сердце наполнилось ненавистью к людям. Кобра была ему ближе и милее любого из них. Он вырастил ее и воспитал, носил всегда с собой, кормил ее, а она, в свою очередь, добывала ему пропитание. Укротитель дружил с коброй, как с человеком, поверял ей свои думы, радости и огорчения. Змея всегда слушала, устремив на хозяина неподвижные глаза, и он читал в них ободрение, сочувствие, нежность… Да, кобра была его единственным утешителем!.. А Кавери? Ее он любил больше себя самого. Но то была неразделенная любовь, она приносила только боль и обиду. Все-таки Рангуин не терял надежды со временем преодолеть холодность девушки, завоевать ее своей преданностью. И вот на его пути появился проклятый чужестранец. Никогда он не получит Кавери!.. Так сказал Рангуин, и слово его твердо!
Рангуин бесшумно влез в окно и ощупью приблизился к постели… Никого! Только футляр с флейтой, которую чужестранец всегда держал при себе. Где же он сам?
Послышалось пронзительное шипенье, кобра обвилась вокруг Рангуина… Вдруг он ощутил страшную, мучительную боль. Как? Неужели?.. Да, да, она укусила его!
Каждый день, по обычаю всех укротителей, Рангуин заставлял змею кусать клочки ткани, чтобы освободить ее рот от накопившегося яда. Только сегодня он этого не сделал — нужно было, чтобы сегодня зубы ее разили насмерть. Яд был предназначен другому, а достался ему самому, до последней капли. Глупец! Ты был уверен, что змея — твой единственный друг!..