Индийский мечтатель
Шрифт:
Они шли не спеша, глазея на товары, выставленные в лавках, разглядывая прохожих, перекидываясь шутками и остротами со встречными.
Сону остановился возле тощего высокого старика, сидевшего на корточках среди больших корзин, наполненных рыбой. Они дружески поздоровались».
— Ну как? — спросил старик.
— Все благополучно.
— Если опять понадобится — приходи.
— Приду, — отозвался Сону.
Они пошли дальше.
— Кто этот старик? — спросил Чанд с интересом.
— Мой друг, — важно объяснил Сону. — Он моряк… И я тоже. Мы с ним вместе плыли в баркасе. Далеко…
— Куда? — спросил Чанд.
— Туда!.. — Сону помахал рукой вокруг головы.
— А для чего? — спросил Чанд, сгорая от любопытства.
— Для того, — спокойно ответил Сону. — Мужчине не следует совать нос в чужие дела. Это тайна!
Чанд покорно умолк.
На Бурра-базаре внимание приятелей было привлечено многолюдным сборищем и гулом голосов.
Оба были большими охотниками до всяких зрелищ. Энергично работая локтями, они пробрались вперед сквозь плотное кольцо зрителей, среди которых было довольно много европейцев.
В центре круга происходила борьба. Борцы, ухватив друг друга за пояса, тяжело дыша, топтались на месте; их обнаженные тела, смазанные маслом, сверкали на солнце; на руках, спинах, ногах перекатывались шары вздувшихся мышц. Наконец один из борцов, коренастый детина с широченными плечами, оторвал противника от земли и могучим броском перекинул его через голову. Тот тяжело шлепнулся в пыль. Зрители бурно выражали свой восторг. Сону и Чанд не отставали от других, выкрикивая похвалы победителю.
Толпа стала расходиться, началась давка.
Вдруг послышался крик:
— Кошелек! Кошелек! Держите воров!
Оглянувшись, Сону увидел знакомую физиономию с густыми черными бакенбардами и тотчас же узнал боцмана Уилльямса. Левой рукой боцман крепко держал за руку Чанда, остолбеневшего от неожиданности, правой успел схватить Сону за край одежды. Тот, еще ничего не поняв, инстинктивно рванулся вперед, оставив в руке у Уилльямса клок материи. С криком: «Беги за мной, Чанд!» — он нырнул в толпу. Уилльямс продолжал орать:
— Эй, люди! Полиция! Ловите воров!
К месту происшествия спешили полицейские. Но отыскать Сону, смешавшегося с людским потоком, было трудно. Толпа уже вышла за пределы базара. Перемахнув через невысокую изгородь, Сону очутился в каком-то саду. С кошачьим проворством он быстро вскарабкался на верхушку гигантского тамаринда и, спрятавшись в густой листве, посмотрел вниз. Полицейские волочили по пыли беднягу Чанда. Тот упирался изо всех сил и оглашал улицу пронзительными воплями.
Когда Лебедев, окончив свою речь, опустился в кресло, воцарилось неловкое молчание. Сэр Уилльям вперил взор в пустоту; лицо его было непроницаемо. Другие переглядывались, как бы спрашивая друг друга, что надлежит предпринять. Наконец заговорил Энтони Ламберт:
— Если я правильно понял, то мистер… Лебедев берет на себя смелость… осуждать глубокоуважаемого нашего председателя, сэра Уилльяма Джонса?
Лебедев снова поднялся с места.
— Нет, — сказал он спокойно, — вы неправильно поняли. Сэра Уилльяма Джонса я считаю выдающимся ученым, однако ни один ученый не может считаться непогрешимым. О работах сэра Уилльяма, относящихся к персидскому и арабскому языкам, судить не могу, но что касается его санскритских переводов, то здесь я обнаружил некоторые погрешности. Полагаю, что долг каждого человека, любящего науку, состоит в том, чтобы устранить ошибки и восстановить истину. Не так ли, джентльмены? Надеюсь, что сам сэр Уилльям согласится со мной, как я согласился бы с тем, кто указал бы мне на недостатки в моих собственных работах. Повторяю: транскрипция индийских слов в трудах сэра Уилльяма не соответствует правильному произношению этих слов, а это приводит и к ошибкам при переводе… Я обращаюсь к мистеру Кольбруку, которого считаю прекрасным знатоком восточных языков: пусть он скажет по совести — прав я или неправ.
Кольбрук снова оказался в центре всеобщего внимания. Но на этот раз смущение его было неподдельным, а положение — затруднительным. Он сказал уклончиво и осторожно:
— Возможно, что некоторые неточности имеются, но устранить их очень трудно… Европейский алфавит не приспособлен к тому, чтобы верно передать истинное звучание индийских слов, так же как персидских или арабских…
— О, мистер Кольбрук, — воскликнул Лебедев, — неужели вы действительно так думаете? Не обвиняйте европейскую письменность: не она причина ошибок, а недостаточно глубокое и точное знание санскрита… Сэр Уилльям черпал свои знания у почтенных, образованных пандитов, но беда в том, что они плохо знают английский язык и потому не могут правильно судить ни о транскрипции индийских слов, ни о переводе…
Тут председатель, хранивший до сих пор суровое молчание, заговорил.
— Кажется, мистер Лебедев позволяет себе учить нас грамоте! — сказал он своим высокомерным тоном.
— Да нет же, сэр Уилльям! — горячо возразил Герасим Степанович. — У меня и в мыслях этого нет. Хочу помочь общему делу — только и всего!
— Воспитанные люди не навязывают помощи тем, кто их об этом не просит, — оборвал его Джонс.
Лебедев поднял голову и, глядя прямо в глаза Джонсу, ответил с достоинством:
— Я происхожу из бедной семьи и потому не получил такого воспитания, как другие. Думаю все же, что желание помочь людям не заслуживает порицания… Что касается моих знаний, то я в них уверен, хотя не имел чести учиться в Оксфордском или Кембриджском университете. Мне посчастливилось найти учителя, который не только блестяще знает древний и современный индийские языки, но и европейски образован… К тому же многие звуки в моем родном русском языке очень похожи на санскритские, поэтому мне легче, чем англичанину, усвоить правильное индийское произношение.
— Если мистер Лебедев считает себя таким великим ученым, — ядовито заметил Ламберт, — зачем ему нужна наша помощь?
— О боже, — сказал Герасим Степанович с горечью, — до чего же вы несправедливы, господа! Признаюсь, я не ожидал такого приема…
Уилльям Джонс снова прервал его:
— Вам не приходится жаловаться на недостаток гостеприимства со стороны англичан. Вы явились из страны, которая — не лишним будет напомнить — ведет политику, враждебную нам, и тем не менее получили здесь и заработок и приличное положение. Вам надлежит проявлять скромность и знать свое место… Вы ведь артист, не так ли? Что бы вы сказали, сударь, если бы мы… — он широким жестом указал на всех присутствующих, — если бы мы стали учить вас музыке и пению?