Индийский мечтатель
Шрифт:
— Задача трудная… План мой таков: поеду отсюда в Серампур, там сяду на какое-нибудь датское судно, направляющееся в Транкебар 45, а оттуда уже рукой подать.
— Отлично! — одобрил Лебедев. — Сону отвезет вас в Серампур, но только тогда, когда вы сможете двигаться свободно.
На том и порешили. Сону попросил старого рыбака задержаться на несколько дней, чтобы потом отвезти его с Патриком в Серампур.
— Тебе хорошо заплатят, — пояснил он. — Больше, чем ты выручил бы за твой улов.
Старик ответил, что за наживой не гонится, а на пропитание ему нужно очень немного. Он согласен отвезти их обоих в Серампур.
Сону лукаво улыбнулся:
— Так ты не стремишься к наживе? — переспросил он насмешливо. — Почему же в тот раз, когда вез нас в Чандернагор, ты просил деньги вперед?
— Потому что тогда не знал этого сахиба, — ответил Гопей, нисколько не обидевшись. — Думал, что он — как все прочие инглисы.
— Ты правильно рассуждал, — сказал Сону уже серьезно.
— Приходилось тебе встречать сына моего брата? — спросил старик.
— Буксу? Да, часто. Скоро он придет сюда.
— Хорошо, — молвил старик. — Я давно его не видел.
Голос его был ровен, как обычно. Он считал неприличным открыто выражать радость, которую ему сулила встреча с единственным родным человеком.
Буксу скоро появился в усадьбе. Это был крепкий, коренастый мужчина лет около тридцати, нисколько не похожий на своего тощего, долговязого дядю. При виде старика хмурое его лицо озарилось мимолетной улыбкой; он почтительно остановился и произнес приветствие.
Старик ответил вежливым поклоном, затем они отошли в сторонку и, присев на корточки, повели негромкую беседу.
Через некоторое время Сону и Чанд принесли угощенья, разложенные на широких листах фикуса. По всей вероятности, старому рыбаку, так же как его племяннику, не часто случалось лакомиться такими яствами: здесь был и кхерри, приправленный пряностями, и разнообразные печеные овощи. Тем не менее ни рыбак, ни земледелец не проявили ни малейшей жадности. Оба ели не спеша, очень серьезно, как бы совершая религиозный обряд.
Суровая жизнь научила их почтительно относиться к пище, которой всегда не хватало.
Сону ел вяло, он давно не знал нужды. Зато Чанд, хотя тоже жил в состоятельном доме, где слуг кормили хорошо, набросился на еду с такой поспешностью, будто только что вырвался из голодающего селения. Что поделаешь! Юный Чанд был неисправимым чревоугодником, или, говоря попросту, обжорой…
Насытившись, они отбросили листья, заменявшие посуду. Сону зачерпнул металлическим кувшином воду из проточной канавки, и все поочередно обмыли пальцы и губы.
Трапеза — серьезное дело для всякого индуса, будь он сельским жителем или горожанином, богачом или простолюдином. Что есть, как есть, с кем есть — эти вопросы имели обрядовое значение; они трактовались в богословских сочинениях и в проповедях ученых — гуру. Люди разного кастового состояния не должны иметь совместной трапезы; пища, дозволенная одной касте, часто запретна для другой.
Гопей Подар, его племянник, а также Чанд принадлежали к одной и той же касте «багди», в которую входили многие райоты. Что касается Сону, то если бы эти трое знали, что он «чандала» (так в Бенгалии называли парий), то, пожалуй, не стали бы общаться с ним. Но этого они и не подозревали: переехав сюда, Сону скрыл, что принадлежит к «неприкасаемым», и назвал себя членом одной из южноиндийских простых, но не отверженных каст. Конечно, в своем родном краю ему не удалось бы никого обмануть, но в Бенгалии не разбирались так тонко в кастовых различиях и не относились так жестоко и непримиримо к низшим кастам, как на юге.
Покончив с обедом, все четверо продолжали сидеть молча и жевали бетель 46, поминутно сплевывая в сторону кроваво-красную слюну. Сону первый прервал молчание, осведомившись у гостя о его делах.
— Плохо! — ответил Буксу. — Сегодняшний ураган принес большой вред. То, что оставалось на поле, вырвано и смято. Скоро срок арендной платы…
— Попроси моего господина! — посоветовал Чанд. — Он добрый — может, скинет что-нибудь или даст отсрочку.
— Он и слушать не захочет, — ответил хмуро Буксу. — Здесь распоряжаются его братья, их просить бесполезно.
— Что же делать?
Буксу молчал, сжав огромные черные кулаки, угрюмо глядя в землю. Потом сказал:
— Я не один, всем райотам так же плохо. Если не будет чем заплатить, не заплатим — вот и все!
— Это как же? — удивился Гопей. — А если Джон Компани пришлет сипаев?
— Пусть присылает, — сказал Буксу. — Что нам терять?
— А знаешь, Буксу, — обратился к нему Сону, — приехал белый сахиб, о котором я тебе рассказывал. Он здесь, в этом доме.
Тут Чанд попытался взять беседу в свои руки. Он торопливо затараторил:
— Приезжий сахиб сражался в Чандернагоре с инглисами. Он был ранен в ногу и теперь…
— Послушай, Чанд, — сказал Сону спокойно, но спокойствие это было таким грозным, что бедняга Чанд съежился, — ты опять болтаешь вздор, да еще врешь, как предсказатель на Лолл-базаре. Видно, придется мне тебя хорошенько проучить.
Чанд виновато молчал. На Буксу весть о приезде белого сахиба, видимо, произвела сильное впечатление. Сону рассказывал о нем такие удивительные вещи… Он робко спросил:
— Смогу я видеть его?
— Сможешь, — сказал Сону покровительственно. — Приходи завтра.
На другой день Сону привел крестьянина к Патрику Деффи. Буксу не понимал ни хинди, ни английского, Деффи не владел бенгальским языком. Сону служил им переводчиком. Патрик расспрашивал о сельской жизни и, в свою очередь, рассказывал о том, как живут земледельцы в Ирландии.