Индийский мечтатель
Шрифт:
Герасим Степанович собирался обратиться в суд с иском, но стряпчий Тирелл Сэлби, которого он просил взять на себя хлопоты, заявил, что дело безнадежно. Расписок в получении Баттлом денег у Лебедева не было.
Спустя несколько дней пришло письмо от Джона Уэлша; он требовал уплаты двухсот сорока рупий за различные работы, выполненные им для театра.
Герасим Степанович ответил негодующим письмом, напомнив Уэлшу, что никогда не принимал его на службу и не обещал никакого жалованья.
«…О добре, которое я делаю людям, напоминать не люблю, — писал Лебедев. — Но если вы дошли до такой наглости, то потрудитесь счесть все то, что получили от меня за истекшие десять лет. Быть может, остатки совести заговорят тогда в вашей душе».
Через неделю Герасим Степанович был вызван в суд. Судья Дэткер сообщил, что поступила исковая жалоба от Джона Уэлша на сумму двести сорок рупий. Жалоба подтверждена свидетельскими показаниями Джозефа Баттла, художника.
Лебедев изложил все обстоятельства дела, но судья отказался признать его доводы.
— Суду нет никакого дела до вашей благотворительности, — сказал он. — Если вы давали Уэлшу какие-то суммы, у вас должны быть расписки… Итак, отвечайте: согласны вы уплатить истцу причитающуюся с вас сумму?
— Ни в коем случае! — отрезал Лебедев.
— Тогда я вынужден подвергнуть вас аресту впредь до судебного разбирательства, — заявил судья.
Герасим Степанович очутился в камере, битком набитой всяким сбродом: воришками, хулиганами, скупщиками краденого, контрабандистами… Одни резались в кости, оглашая камеру проклятьями и гоготом, другие орали непристойные песни или храпели, скорчившись на заплеванном полу. В камере стоял смрад от грязи, пота, дешевого табака, дыхания, насыщенного алкоголем…
В этом аду ему пришлось провести двое суток. На третьи дело его было разобрано судом.
Поверенный Лебедева — адвокат Тирелл Сэлби доказал, что иск Уэлша неоснователен, ибо если у ответчика, мистера Лебедева, не имеется расписок в получении от него денег истцом Уэлшем, то, в свою очередь, истец Уэлш также не представил никаких письменных доказательств того, что Лебедев заключил с ним какое-либо соглашение и установил какую-либо форму оплаты его услуг. Свидетельство же художника Баттла является недостаточным, ибо этот джентльмен сравнительно недавно знаком как с истцом, так и с ответчиком. К тому же указанный Баттл сам находится в конфликте с одной из сторон, а следовательно, его показания нельзя признать беспристрастными.
Выслушав обе стороны, судья вынес решение: в иске Уэлшу отказать, Лебедева из-под ареста освободить.
— И это всё? — воскликнул Лебедев с возмущением. — Меня оскорбили, без всякой вины заперли в тюрьму, словно вора или убийцу, а теперь никто не считает даже нужным хотя бы извиниться за допущенную ошибку! Простите, сэр, но я был лучшего мнения об английском суде.
— Мнение ваше никого не интересует, — грубо отрезал судья. — Ступайте домой — и дело с концом!
Но это был далеко еще не конец…
Потребовали уплаты двое актеров и пять английских музыкантов. Требовал денег садовник за устройство цветников на площади перед театром. Домовладелец также предъявлял претензии: Лебедев должен немедленно внести арендную плату за последние два месяца и возместить ущерб, якобы нанесенный при перестройке здания.
Все это были претензии необоснованные, возмутительные по своей откровенной наглости. Садовник получил все, что ему причиталось, но воспользовался доверчивостью Лебедева, который, оплачивая чьи-либо услуги, считал излишним брать расписки.
Домовладельцу действительно причиталась плата за два месяца, но никакого ущерба его имуществу нанесено не было.
Герасим Степанович продолжал бороться: бегал по конторам стряпчих, по судейским канцеляриям, доказывал, спорил, горячился… Ничего путного из этих хлопот не вышло — только лишние расходы. Немало рупий утекло из его оскудевшей кассы в бездонные карманы блюстителей законности и права.
Удары сыпались с такой неумолимой жестокостью и точностью, что, казалось, какая-то злая воля направляет их.
Герасиму Степановичу пришли на память слова майора Кида. «Дон Кихот! — подумал он с горечью. — Кажется, так оно и есть… Сражаюсь с ветряными мельницами…»
И вот наступил день, когда последняя монета была уплачена, а долгов оставалось еще немало. Актеры разбрелись, музыканты тоже…
— Кончено! — с грустью сказал Лебедев. — Больше у меня ничего нет!.. Нужно продать театр.
— Еще нет! — воскликнул Сону.
Герасим Степанович удивленно посмотрел на него:
— Кто же спасет нас?
И Сону ответил совершенно серьезно:
— Кавери!
XIV
Похищение Кавери
У Чанда была тайна, которую он долгое время не решался открыть даже своему самому близкому и любимому другу, опасаясь его насмешек. Но Чанд в конце концов не выдержал. К тому же после суда Сону стал относиться к нему с некоторым уважением: Чанд несомненно вырос в его глазах, а это располагало к сердечным излияниям… Итак, Чанд поведал другу то, что переполняло его душу. Он был влюблен, и предметом его любви была… Кавери!.. Да, да, это она покорила весельчака Чанда, заставив его вздыхать и томиться, лишив сна и покоя. Только аппетит пока еще оставался не затронутым этой разрушительной страстью, но кто мог знать, как пойдет дело дальше!
Собственно говоря, тут не было ничего удивительного: Кавери — красавица и чудесная артистка. Ее танцы привлекали в Вокс-холл множество зрителей, и, должно быть, не одному Чанду она внушала нежные чувства.
Однажды Чанду привелось увидеть на сцене прекрасную танцовщицу, и с этих пор его душевный покой был безвозвратно потерян.
В то роковое утро, когда Суон-сахиб вместе с Сону были арестованы, Чанд находился в их доме. Вскоре туда явилась дайя с поручением от Кавери. Чанд узнал от нее, что девушка находится взаперти и Джекобс строго-настрого приказал никуда ее не выпускать. Что же задумал Джекобс? И что должен делать он, Чанд, без Сону? Вот если бы Сону был с ним!.. Чанд ходил сам не свой.