Инго и Инграбан
Шрифт:
– Бог браней взвешивает жребии как ему угодно и дает победу, кому хочет, – возразил проводник.
– Если точны мои сведения, тогда речь твоя неразумна. Венды приносят жертвы иным богам, но угоняя к себе людей ваших сел, они утверждают, что их бог могущественнее вашего.
– Разве христианский бог всегда дает победу своим последователям? Не одного из земляков моих, творящего крестное знамение, видел я убитым на поле брани.
– Не всякий, творящий знамение креста, есть воитель вечного Бога, – важно ответил незнакомец. – Кто просит победы у великого властителя небес, тот прежде всего должен сотворить свою жизнь достойной божьей помощи, жить по заповедям Бога и избегать всякой скверны. Высоко и трудно служение, зато высока и награда: здесь – победа и мир, на небесах – блаженство. И говорю тебе: тогда только одолеете вы врагов ваших, когда крестное знамя будет предшествовать вам, когда каждый из вас посвятит свои помыслы и сердце великому Богу христиан.
– Научи этому короля франков или кого-нибудь другого из правящих нами. Мы слышали, будто по причине христианской веры король превратился в монаха, и один из его витязей правит страной.
Проводник отвернулся, а незнакомец сказал своему спутнику:
– Ты слышал его речи? Туринг ненавидит франка, а тот и другой – саксонца; одно племя истребляет другое, и слава витязей состоит лишь в пролитии крови и в угоне беззащитного народа, который должен служить им потехой, а спины его – подстилкой для их ног. Со времени отрочества моего в дальней стране я вижу, что люди совершают неистовые злодеяния; грабеж и убийство – вот адский путь, которым они следуют. Истинно, сад земли превратился в пустырь; повсюду разрушенные дома прежних родов, и подобно стае волков, воют живущие в пустыне. И если где-нибудь на земле, добытой посредством убийства и огня, обитает еще многочисленный народ, то победители живут в разврате, непрестанно алчут золота и плотских наслаждений. Злой дух вконец погубил и поработил род этот; люди затыкают уши свои для вести благодати, хотя и творят знамение креста и именуют себя христианами. Для ходящих прямо, по образу и подобию Божию, одно только и есть спасение: да склонят они непокорные выи пред Повелителем, которым сказано: «Легко иго мое».
В местности, в которую они теперь вступили, в долинах и на горных склонах, струившихся обильными источниками, разбросаны были кое-где села и отдельные дворы франкских переселенцев; по большей части дворы были малы, дома запущены или кое-как починены, а подле них зачастую лежали пустынные пожарища. Каждый двор и каждая деревня были обнесены валами, но валы и рвы пообваливались и разрушились. Не много народа виднелось на полях; в деревнях женщины и ребятишки подбегали к плетням и глядели вслед путникам, причем проводник гордо кланялся, а ответные почтительные поклоны показывали, что считали его здесь человеком важным. На франкских домах, над знаком домовладельца, нередко видны были изображения креста, и незнакомец приветствовал стоявших у дверей по-христиански; народ с изумлением слушал его и спешил к всадникам. Но проводник торопился, так что крики и вопросы заглушались рысью коней.
Но вот приехали путники в какую-то деревню; не обнесенные забором стояли там дома с высокими соломенными крышами, почти достигавшими земли; не было здесь даже бузинных деревьев, которые обычно в каждом дворе выставляют напоказ свои черные ягоды. Нагие дети, смуглые и покрытые грязью, вместе с поросятами валялись в навозных кучах; народ был мельче, круглее и плоше лицом, а вместо сдержанного спокойствия, с каким деревенские жители приветствовали всадников в других местах, навстречу им на чуждом языке неслись громкие крики, ругань и проклятья.
– В вашей земле много чужеземцев? – спросил незнакомец.
– Это венды, племя восточное, поселившееся в Турингии многими селами; хоть они и платят дань графу короля франков, но народ это злоумышленный и непокорный, – ответил проводник.
Он остановил коня, прислушиваясь к проклятьям, посылаемым им вслед какой-то противной женщиной, затем снова пришпорил коня, вскричав:
– Вперед!
Быстро помчались они; проводник часто приподнимался в седле, посматривая то вправо, то влево. Немного спустя к нему подъехал незнакомец.
– Не скажешь ли ты мне, что так поспешно гонит наших коней?
– Я мало понимаю язык вендов, – ответил Инграм, – но женщина, этот мешок с руганью, сулила нам беду, если мы встретим по дороге воинов ее племени. В воздухе неспокойно: уже с утра на севере носятся коршуны и вороны. Жаль, что не расспросил я об этом говорящих на нашем языке.
Он прикрикнул на своего коня и поскакал вперед, а путники с трудом следовали за ним; сделав им знак не отставать, Инграм во всю прыть помчался к ближайшему, видневшемуся на возвышении двору. Путники заметили, что он остановился на холме, но тут же быстро спустился вниз и пронесся мимо них. Когда они достигли наконец – какого-то крутого подъема, незнакомец спросил:
– Скажи, не грозит ли нам опасность?
– Опустел двор и конюшни опустели – нет ни единой души; удивляюсь, как это нам навстречу не попалось ни одного беженца, – мрачно ответил проводник. – Вперед, если не хотите, чтобы я покинул вас.
– Ты надеешься избегнуть опасности, если до заката солнца мы заморим наших коней? – спокойно спросил незнакомец.
– Посмотрю! – коротко ответил Инграм.
Час времени ехали они то буковым лесом, то лугами, наконец в стороне от дороги показался большой двор под липами, и стрелой поскакал к нему проводник. Путники заметили, что иногда Инграм приостанавливался, затем широким скоком исчезал за деревьями. Поехав помедленнее и приблизившись ко двору, они увидели провалившуюся кровлю, разбитые ворота, а перед домом – уголья от костра. Проводник наклонился над чем-то, лежавшим на траве: то был человек с разбитой ударом палицы головой.
– Это хозяин двора, – сказал проводник, причем губы его дрогнули. – Он был родом франк, но человек гостеприимный, и пал он как воин. Взгляните туда.
Взрытая земля была насыпана двумя круглыми буграми.
– Хищники похоронили своих покойников.
– Когда это случилось? – спросил незнакомец.
– Вчера, прежде чем стемнело, – ответил проводник, указав на труп коня, пораженного копьем хозяина двора и лежавшего тут же.
Незнакомец соскочил с коня и поспешил к дому.
– Давайте поможем, если кто-нибудь там еще жив.
– Напрасная забота, – возразил проводник. – Его дочь, Вальбурга, и маленькие дети угнаны, корова с белой отметиной заколота, а на его коне ездит теперь славянин. Венды умеют хозяйничать, и ничего не делают они наполовину.
Незнакомец взял лопату и стал рыть яму.
– Благоразумнее было бы удалиться отсюда, – тревожно произнес проводник.
Но незнакомец указал на крест, изображенный синильником на обнаженной руке убитого.
– Он одной со мной веры, и не могу я уйти, не предохранив его останки от коршунов и волков.
Проводник отошел назад, прошептав:
– Не один, творивший знамение креста, мирно покоится теперь в окровавленной земле.
Путники выкопали могилу, опустили в нее покойника, преклонили колени на молитву, засыпали могилу землей и водрузили на ней крест. Тогда незнакомец знаком удалил юношу и один простерся перед земляной насыпью.
Между тем проводник поспешил вперед по следам неприятеля, подобно охотничьей собаке стал рыскать по полянам и наконец с пылающим лицом возвратился к ждавшим его чужеземцам.