Инкуб
Шрифт:
– Успокойся, Боря, тебе почудилось, – пролепетал Аркадий Савельевич, пытаясь оторвать от себя Самгина, вцепившегося руками в его плечи.
– Нам почудилось, Верещагин, слышишь! – взвыл детектив. – Почудилось! Да вы тут все с ума посходили!
Годунов быстро шагнул к Смагину и нанес ему короткий удар под вдох. Боря икнул и стал медленно оседать на асфальт. И в это мгновение прогремел еще один взрыв. Завадский с Верещагиным присели от неожиданности, а Годунов даже глазом не моргнул. Отстранив водителя, подполковник пошел к развалинам. Завадский засеменил следом, потеряв в темноте один из шлепанцев. Плиту отбросило прочь, и заинтересованному взгляду открылся четырехугольник, заполненный водой. И посреди этого черного квадрата болталось мертвое тело.
– Свет, – крикнул Годунов и почти вырвал
– Принимайте, – прохрипел Кныш, подтаскивая неподвижное тело к бортику.
Шесть рук толкали труп снизу, еще шесть тянули его вверх. Мартынов оказался не слишком тяжел, во всяком случае, ражие и хорошо сложенные ликвидаторы выволокли его из развалин дома без труда.
– Кто у нас специалист по разделке? – спросил Годунов, тяжело переводя дух.
– Топор нужен, – сказал Кныш, деловито вытирая мокрые руки о куртку соседа.
– В багажнике, – торопливо подсказал Завадский, на всякий случай отступая назад.
И в это мгновение раздался волчий вой. Тело лежащего на земле юнца вдруг дрогнуло, повергнув наблюдателей в шок. Оцепенение продолжалось всего несколько мгновений, но инкубу этого оказалось достаточно, чтобы ударами ног повергнуть наземь двух своих ближайших противников. Еще через секунду он уже твердо стоял на земле. Годунов вскинул автомат, но выстрелить не успел. Инкуб вырвал грозное оружие из рук подполковника и ударом приклада снес полчерепа противнику, наседавшему слева. Стрелял он не целясь, но без труда уложил Кныша, замешкавшегося у машины. Завадского спасло только то, что он сразу рухнул в воронку, черневшую посреди двора, и притворился убитым. А над его головой звучали автоматные очереди и предсмертные хрипы людей. Под рукой у Годунова было более десятка хорошо обученных бойцов, и они сейчас дружно поливали свинцовым дождем очнувшегося инкуба.
– Гранатометы к бою! – услышал Завадский голос подполковника Годунова, а вслед за этим прогремели подряд три взрыва.
– Он уходит, уходит! Волчара поганый!
Аркадий Савельевич то ли не выдержал пытки неизвестностью, то ли совсем потерял разум от переживаний, но, во всяком случае, он подполз к краю воронки и высунул голову наружу. Во дворе творился ад кромешный. Новенький «Бентли», изрешеченный пулями, пятился назад к воротам, но его водитель никак не мог вписаться в спасительный проем, то и дело натыкаясь бампером на железный столб. Подполковник, стоя на одном колене, целился в кого-то из гранатомета, но выстрелить не успел. Огромная волчица буквально рухнула на него сверху, повергнув бравого вояку в прах. Второй прыжок волчицы стоил жизни еще одному бойцу, который упал на вздыбленный асфальт в пяти метрах от обомлевшего Аркадия. К павшему на помощь бросился товарищ, но это движение оказалось последним в его жизни. Вынырнувший из мрака инкуб свернул смельчаку шею. В руках у инкуба вновь оказался автомат, и он длинной очередью опрокинул наземь двух оппонентов, опрометью бежавших к воротам. Третий, кажется, это был Годунов, успел на ходу запрыгнуть в салон «Бентли», отыскавшего, наконец, выход из ада. Завадский медленно сполз вниз, дабы не привлечь случайно внимание инкуба, застывшего на краю воронки. Финансисту показалось, что миновала уже целая вечность, но, скорее всего, схватка в усадьбе Брагинского длилась не более пяти минут. Вой милицейских сирен вывел Аркадия Савельевича из забытья, в которое он впал от переживаний, а громкий начальственный мат вернул ему дар речи. Завадский был обнаружен двумя расторопными сержантами и извлечен на свет божий под торжествующие крики милицейского наряда. Видимо, сообщение о нападении на элитный поселок подняло на ноги все областное и городское начальство, поскольку прежде Аркадий видел такое количество людей в мундирах только на парадах. Кроме милиции и ОМОНа на место происшествия пригнали и военных, числом никак не меньше батальона. Делать этим людям оказалась совершенно нечего, поскольку виновники безобразий уже успели скрыться, а потому козлом отпущения решили сделать немолодого дядьку в халате и шлепанце. Аркадию Савельевичу отвесили несколько чувствительных оплеух по физиономии и два раза наградили пинком под зад. Протесты Завадского возымели действие только после того, как его опознал сам Синицын, начальник областного управления милиции, прибывший к месту погрома в последних рядах.
– Аркадий Савельевич, ты ли это? – крякнул от удивления милицейский босс, глядя на перепачканного грязью финансиста. – Как ты сюда попал?
– Я здесь живу, – возопил избитый Завадский. – Точнее, не здесь, а в соседнем доме. Услышал взрыв и прибежал.
– Зачем? – удивился чужой опрометчивости Синицын.
– Я думал, что рванул баллон с газом, но подполковник Хлестов сказал, что это дело рук террористов.
– Какой еще Хлестов?
– Омоновец, – соврал Завадский, не моргнув глазом.
– Нет у меня в управлении таких подполковников, – рассердился генерал. – Ты что-то путаешь, Аркадий Семенович.
– Извини, Михаил Валерьевич, у меня голова кругом идет, – заохал Завадский. – Тут такая стрельба потом началась, что любой бы на моем месте впал в беспамятство. Да ты сам все видишь. Мне бы сейчас грамм двести коньяка выпить, да отойти от всей этой кутерьмы. А потом допрашивайте. Все, что видел, расскажу. Я человек честный, мне от властей таить нечего.
– Проводите пострадавшего в дом, – распорядился грозный начальник. – О ходе расследования докладывать мне лично. Совсем от рук отбились, сукины сыны!
Остаток ночи Верещагин провел в квартире Бори Смагина, в компании подполковника Годунова и единственного уцелевшего его бойца по прозвищу Зуб. Ящик водки, захваченный попутно в ближайшем магазине, пустел с угрожающей быстротой, а участники недавно отгремевшей битвы никак не могли обрести утерянное равновесие. Забылся Анатолий перед самым рассветом, а проснулся ближе к полудню с гудящей головой и пустотой в сердце. Рядом стонал Смагин. Верещагин толкнул его кулаком в бок и побрел на кухню в надежде раздобыть хотя бы малую толику спиртного для поправки здоровья. Годунов, глыбой нависший над столом, молча налил ему в граненый стакан сто грамм водки. Анатолий выпил лекарство залпом и обессиленно рухнул на стоящий рядом стул.
– Подсчитываешь потери? – спросил он подполковника, продолжавшего, как ни в чем не бывало, чиркать шариковой ручкой в своем блокноте.
– Семь человек были убиты из огнестрельного оружия, двоих зарезали ножами, а у семерых разодраны глотки, – задумчиво произнес Годунов. – Инкуб и его ведьмы не пострадали.
– Сильвер пристрелил вице-губернатора, – подсказал Верещагин.
– Прямо скажем, хреновый расклад, – вздохнул подполковник. – После таких провалов командира группы отправляют в запас, а генералов – на пенсию. Правда, у нас есть оправдание – нечистая сила!
– Ты лучше подумай, как будешь оправдываться перед судом, Владислав Сергеевич, – горько усмехнулся Верещагин.
– До суда еще дожить надо, Анатолий Викторович, – покачал головой Годунов. – Решающая битва нами проиграна, но мирный договор мы еще не подписали.
– Думаешь, он нас в покое не оставит? – спросил упавшим голос Борис Смагин, возникший похмельным страдальцем в дверях кухни.
Годунов посчитал вопрос риторическим и отвечать на него не стал. Опухший от впечатлений и пьянства детектив потянулся к бутылке, но с задачей не справился, и Верещагину пришлось наполнить Боре стакан.
– Аркадий Савельевич звонил, – спокойно продолжал Годунов. – Звал в офис на совещание.
– Не поеду, – взревел раненным зверем Смагин. – Пошел он со своим инкубом куда подальше.
– Я бы на твоем месте, Боря, умерил пыл, – холодно заметил Годунов. – За тобой числится похищение человека и участие в двух убийствах. Прежде чем ложиться на дно, надо по возможности замести следы. Задача понятна?
– Так точно, – ответил за всех ликвидатор Зуб.
Аркадий Савельевич был чисто выбрит и одет с иголочки. Бурная ночь почти не оставила следов на его внешности, если, конечно, не считать подрагивающих рук и боли в пояснице. Впрочем, к последней неприятности инкуб не имел никакого отношения. Давали о себе знать побои, полученные от родной милиции. Завадский обменялся рукопожатиями с гостями и, морщась, присел на стул.