"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Первым делом мне нужно собрать денег, дело второе вернуть мощи в храм Ференбурга, уворованное да вернется владельцу, третье дело — наказать вора. И главное, — нунций помолчал, — мы должны показать всем святым отцами и пастве, что в земле Ланна и в округах последнее слово будет не за Руперталями с их древней кровью, а за порядком и добродетелью, что несет Святой Престол.
Брат Родерик, приор ордена Креста святого Андрея и канцлер курфюрста Ланна, был согласен с каждым словам своего наставника:
— Буду молить Господа, чтобы
Город все больше погружался в праздник. Еда и вино заметно подорожала, да и пиво тоже. Брунхильда и Агнес вернулись из церкви утром возбужденные:
— В городе все готовятся к празднику, — заявила Агнес, бросая на стол платок. — Везде свиней режут, баранов.
— До великого поста еще два месяца, отчего же мяса не поесть, — сказал отец Семион.
— А еще в конце улицы у нас сахар стали продавать в лавке, сегодня открылась, — продолжала Агнес, садясь за стол. — Там печенье и фрукты в сахаре.
А Брунхильда была более серьезна:
— Богатые дома пред воротами ели ставят.
— Зачем это еще? — спросил Волков.
— Не знаю, — сказал красавица.
— Древний обычай, идет со времен пращуров наших, — начал объяснять всем брат Ипполит. — Символизирует вечную жизнь, а для верующих попирание смерти и Воскресение Господа нашего.
— Нам тоже нужно поставить елку у ворот, — сказал Брунхильда.
— Ну, нужно, так нужно, — кавалер глянул на слугу: — Еган, найди елку и поставь перед воротами.
Еган скривился, неохота ему было из теплого дома куда-то переться. Искать елку, ставить ее. Он зыркнул зло на Брунхильду. В другой раз и отпустил бы колкость в ее адрес, да теперь уже был учен, вздохнул и стал собираться. С ним вызвался пойти брат Ипполит. Сам напросился. Заодно хотел зайти в магазин, где торговали книгами, теперь он мог себе это позволить, деньга у него завелась, свою долю он получил после дележа трофеев.
А Волков остался сидеть во главе стола, в тепле. Глядел, как кухарка готовит еду, как помогают ей ее дочери, как отец Семион и Сыч тоже что-то пытаются делать для дома. Он любовался красавицей Хильдой, в пол уха слушал Агнес и был сейчас спокоен. Ему не нужно было мерзнуть на ветру, искать себе пропитание, жечь костер, носить броню. Все это осталось в прошлом. Теперь он мог просто жить, и город Ланн подходил ему для жизни.
Игнасио Роха, по прозвищу Скарафаджо, был счастлив. Он тряс бородой, уже выпил с утра, не умолкал. Он развернул тряпку и положил на стол перед кавалером круглую железную палку в три локтя длинной без малого.
— Она ровная, Яро, такая ровная, что ровнее быть не может. Этот жулик кузнец Руммель взял с меня четыре!.. — он показал Волкову четыре пальца, — четыре талера. Но он сделал все как надо, ствол ровный, и дыра в нем точно по центру, понимаешь. Через пару дней у нас будет новый мушкет.
Кавалер взял в руки ствол повертел, посмотрел, он и вправду был хорошо сделан:
— А что ж запальной дыры он не просверлил?
— Это ерунда, Яков проковыряет, — заварил Роха. — Главное, что ствол ровный, через два дня мушкет будет готов, и мы его попробуем за городом.
— А порох есть?
— Найдем, — сказал Скарафаджо. — И попробуем. Ты понимаешь, Яро, какое это будет большое дело? Ведь никто такое не делает у нас.
Волков понимал, он согласно кивнул. Он видел собственными глазами, как бьет мушкет.
— Людям теперь будет наплевать, кто перед ними: рыцарь или жандарм. Пах! И все.
Волков опять кивал.
— А у тебя выпить есть? Есть! Отлично, — не останавливал болтовню Роха. — Да и дом у тебя хороший. Уж не моя конура. Ну, а что ж, ты ведь кавалер.
Марта налила ему вина, а он продолжал болтать, он немного раздражал Волкова своей глупой болтовней, но кавалер его не гнал, ведь, как ни крути, Роха был единственным человеком, кого он знал много лет. И единственным человеком, который видел, кем он был раньше и кем он стал теперь.
В ворота стучали, Сыч сходил, открыл, и на пороге дома появился Брюнхвальд и не один. С ним был рослый юноша, даже, скорее, мальчик. Он был хорошо одет, хорошо сложен, чист и серьезен.
— Дозвольте, кавалер, вам представить моего младшего… да и можно сказать, единственного сына Максимилиана, — произнес Карл Брюнхвальд, подводя мальчика к столу, за которым сидели Волков и Роха.
Мальчик низко и долго кланялся, Волков не поленился встать и протянуть ему руку. Максимилиан ее жал с благоговением.
— Рад, что вы посетили мой дом, — сказал кавалер, — присаживайтесь господа. Марта, стаканы и вино.
— Не спешите, мой друг, — попросил Брюнхвальд старший, — у Максимилиана будет к вам просьба, которую я поддержу.
— Да? И что за просьба? — удивился Волков. Ему было любопытно.
А уж как было любопытно Рохе и всем остальным, кто был в комнате у большого стола и камина. Все затихли, чтобы расслышать слова мальчика. И он заговорил ровным голосом, хорошо выговаривая слова, видимо, готовил речь заранее.
— Господин, всем известно, что вы вышли из солдат, рыцарское достоинство взяв не родословной, а доблестью. Солдаты ваши вас уважали, и вы не бросали их и не бежали, когда было тяжко. Мой отец считает вас честным человеком и храбрым рыцарем, и поэтому я хочу просить вас о большой привилегии для меня.
Кавалер, кажется, начинал понимать, куда клонит мальчишка. Но не перебивал его.
— Я прошу чести носить ваше оружие, и ваш герб на одежде своей.
Максимилиан стал на колено перед Волковым. Его отец стоял рядом с ним. В комнате повисла удивительная тишина, даже дочери кухарки притихли, проникнувшись важностью момента. Только дрова в печи трещали, да варево кипело на печи. Все и Брунхильда, конечно, смотрели на кавалера. И у красавицы был такой величественный вид, словно с просьбой обращались к ней.