"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Зимняя темень отползла, серым небо стало. Едва рассвело, а на улице было многолюдно, снега почти не было, только грязь, холодная серая каша. И народ уже пьян. Мальчишки и те уже пьяны. Праздник же. Рождество! У Южных ворот столпотворение, сотни и сотни празднично одетых и уже чуть выпивших, не смотря на утро, людей.
И музыканты тут. Пищат разнообразные флейты, барабанщики, разминаясь, нехотя как бы, бью в огромные военные барабаны. И трубы, длинные, медные, трубачи в яркой одежде балуются: нет-нет, да и дунет в нее, и заревет она. На поле в сражении, они конечно нужны, а тут в городе, кони пугаются, и хоть уши затыкай. Честные горожане в своих лучших одеждах распивают вино прямо на улице, и жены их пьют, не стесняются. И распятия в рост человеческий стоят, ждут своего часа, когда поднимут их и понесут. И иконы огромные, украшенные лентами. Тоже
Еган, на все это смотрел с открытым ртом, ему всю жизнь прожившему в деревне такое в диковинку. Кавалеру, всю жизнь прожившему в военных лагерях тоже все это в диковинку, да он рта не разевает, не по чину. Сидит в седле гордо. Доспех начищен, люди его в цветах его герба, Максимилиан и Роха еще и с гербами, успел пошить одежду портной, хотя и взял за нее безбожно, Роха штандарт Егану не доверил, пояснил:
— Сержант должен флаг нести.
А Максимилиан отобрал у Егана арбалет, и щит господина с гербом взял себе и копье, теперь все оружие держал при себе, как и положено оруженосцу. Он сидел на крупном мерине, и был горд. А деловые, трезвые мужички раздавали палки и колья, давали деревяхи самым крупным парням.
Волков на это смотрел с подозрением, не понимал, зачем это, а Брюнхвальд-старший говорил, видя его непонимание:
— Это чтобы с других улиц, другие колоны не лезли вперед нашей. Вы, кавалер, в свары не лезьте, вам не по чину.
А он и не собирался, с чего бы ему с городским мужичьем на палках драться.
Наконец все вроде было готово, к нему подбежал бойкий мужичок и сказал:
— Господин, все готово, можно начинать.
Волков поднял руку, и заорал:
— Колонна!
Едва не сказал: «по четверо, за мной».
— Пошли!
И поехал на север по улице. А впереди его шагов на десять ехали Максимилиан и Роха с его штандартом и орали на всю улицу попеременно:
— Дорогу, кавалер Фолькоф едет и люди его. Дорогу.
А за ним ехали Сыч и Еган, в красивых одеждах его цветов, а за ними Брюнхвальд и его люди в доспехах и при оружии пошли.
Забили барабаны и литавры, заревели трубы, запищали флейты, распятия и иконы поднялись над головами и поплыли вслед за кавалером. И пошли и пошли люди. Так началось шествие в честь Рождества.
Когда на пресечении Складской улицы и улицы Красильщиков они встретили такую же колону. И когда люди из чужой колонны пытались выйти вперед, Роха и Максимилиан пригородили им дорогу конями и страшно орали:
— Дорогу, дорогу кавалеру Фолькофу и его людям. Не сметь выходить, а ну стойте, мерзавцы!
Волков и опомнится, не успел, как из его колоны выбежали молодцы с палками и тут же загнали противников обратно на улицу Красильщиков.
Максимилиан и Роха тут же поехали дальше продолжая горланить, а кавалер двинулся следом, и все остальные пошли за ним. Так и шло все до улицы Святого Николая. Тут вдруг Максимилиан и Роха перестали орать, остановились и стали оглядываться на Волкова, и он почти сразу понял почему. С улицы Святого Николая выходила такая же процессия, во главе которой тоже ехал кавалер, при нем были оруженосцы с копьями, и знаменосцы, и еще небольшой отряд добрых людей, что были пеши. И кавалер узнал этого человека, он был на его посвящении в рыцари, на его акколаде. Он обнимал Волкова и называл его братом. Имени его кавалер не помнил, но лицо и доспех запомнил хорошо. А неизвестный рыцарь увидев Волкова сразу поднял руку и остановил свою колону, приложил руку к груди и поклонился. Волков сделал то же самое. И его колона тоже остановилась. Трубы недовольно взревели, барабаны били, но обе колонны стояли, не двигались. Тогда неизвестный рыцарь жестом предложил колонне Волкова пройти вперед, но Волков был тоже галантен, он поклонился и жестом предложил пройти вперед колонне неизвестного рыцаря. Рыцарь снова положил руку на сердце и снова поклонился Волкову и только после этого, дал команду своей колонне двигаться.
Среди людей, что шли за Волковым тут же раздались крики:
— Эй, что там такое? Зачем мы их пропускаем? Давайте врежем им! Куда они лезут вперед нас! — кричали люди.
А из колонны, которую вел неизвестный рыцарь, и что выходила на Складскую улицу, полетели насмешки:
— Стойте-стойте дураки, за нами пойдете, можете поглазеть на наши зады!
Волков спросил у подъехавшего Брюнхвальда:
— Зря я пропустил эту колону? Наши люди злятся.
— К дьяволу их, пусть злятся, вы были вежливы, — отвечал Карл Брюнхвальд, — да и не должны вы драться с каждым добрым человеком который этим бюргерам не уступит место на площади. Это не они вас наняли, а вы оказали им честь.
Они снова двинулись вперед, им дважды встречались еще колонны, но на сей раз без рыцарей, и уж этих-то Волков не пропускал вперед. Так они дошли и до главной площади.
А на огромной площади, между кафедральным собором и ратушей, собрались уже тысячи людей, кавалер был в шлеме и подшлемнике, и то морщился от шума. Трубы и барабаны не умолкали, да еще многие стали стрелять из аркебуз. Шум и сизые клубы порохового дыма наполняли площадь, и при этом многие пили вино или пиво и еще и танцевали в жиже, что осталась от снега. Для Волкова все это казалось необычным и может быть даже интересным. Ему кто-то протянул стакан с горячим вином и корицей. Все ждали появления архиепископа, он должен был сказать рождественскую речь. Конечно, большинство на площади людей ее бы даже не расслышало, поэтому все так торопились прийти на площадь первыми, чтобы занять места у собора. Волков терпеливо ждал появления архиепископа на ступенях храма, и не заметил как в толпе, к нему подошел неизвестный монах, подойдя, прокричал:
— Кавалер, вас просят пройти в храм.
— Мне пройти в храм? — уточнил Волков.
— Да, там для вас и вашей жены есть место, и там будет праздничная служба. Если вы тут один можете послать за вашей женой. Но торопитесь, служба скоро начнется.
— У меня нет жены, — проорал Волков и потрогал глаз, — я буду один.
Архиепископ служил мессу, хоры пели на удивление прекрасно, а лучшие люди Ланна кланялись Волкову. А он кланялся им. Здесь он видел и воинское сословие, тех людей, что были на его акколаде, и купечество, и банкиры среди которых был Фабио Кальяри и городских нобилей, и господ из магистрата, сними же стояли и штатгальтер Ульрик. И многие из этих господ были с женами и жены их тоже ему кланялись и улыбались целомудренно. Монах поставил его справа от кафедры, рядом с великолепной ракой, которую он привез из Ференбурга, чтоб все видели, и его и ее. И он сам разглядывал прекрасные барельефы на серебре, слушая праздничную речь архиепископа. В церкви было немного жарко, а в остальном все было прекрасно. Он чувствовал себя здесь абсолютно естественно, он не был здесь лишним, и занимал свое место заслуженно. Поклоны важных городских особ кавалер воспринимал как должное. Он заслужил их долгими, что провел на войне, он заслужил это место своею храбростью, упорством и доблестью, и подтверждая эти его качества на саамом виду в самом лучшем храме города Ланна стояла великолепная рака из шести пудов серебра с мощами святого Леопольда. И он рядом с ней.
Глава восемнадцатая
После богослужения, когда архиепископ и монахи проходили мимо него, курфюрст остановился рядом с ним, осенил его святым знамением и дал руку для поцелуя, Волков целовал руку святого отца. Было это у всех на виду. И от того внимание курфюрста было еще приятнее. А после к Волкову подошли рыцари и спросили, не желает ли он отобедать с ними в трактире, что был напротив ратуши, и звался «У Вольфа». И он сразу согласился. А потом к нему подходили другие честные люди, и с женами, говорили имена свои и тоже звали на обеды и в гости, он им кланялся и отказывался, говорил, что уже приглашен. И честно говоря, был рад, что рыцари его пригласили первым, с ними он чувствовал себя в своей тарелке. С ними он пошел в трактир, прежде сняв лишний доспех и отдав его Максимилиану, и трактир был хорош, хотя и не дешев, и там они пили вино и ели паштеты и сыры, пока жарилось жаркое. Эти простые господа, были грубы местам, как и положено воинам, и шутки их были сальны, но ему они нравились, и шутки их казались смешными. Он думал о том, что с купцами да городским дворянством, да с их женами он не чествовал бы себя так хорошо и свободно.
А рыцари спрашивали его, с кем и когда воевал он, и под чьими знаменами служил, где и когда сидел в осадах. И он говорил им, хотя и без хвастовства, и ему было чем гордиться. И кавалер видел, что они его уважают. И был он там счастлив, особенно после третьего кувшина вина.
Уже стемнело, и был вечер, когда они разошлись, Волков отлично провел время и рад был новым знакомцам. Максимилиан и Еган дождались его. И они поехали домой. Волков был весел и совсем не пьян. По городу народ уже не ходил, а те, кто ходил, были пьяны. Доехав до дома, кавалер разделся, снял сапоги и сидел за столом, просто пил пиво и не ел, только глядел на то, как едят его люди, и рассказывал им, что было на праздничной мессе. И все интересовались, слушали его особенно Агнес, которая в храм попасть не смогла. А вот Брунхильда и слушать не хотела, и вниз не пришла, велела принести ей еду наверх, где и сидела одна. Волков пошел было к ней, да она сразу ушла в свою комнату и дверь заперла.