Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания
Шрифт:
И вдобавок целая серия дел о распродаже военных тайн. Генералы, адмиралы, ученые, высшие чины военного министерства и генерального штаба — в большинстве аристократы с пятиэтажными фамилиями — делали блестящие дела, продавая немцам военные тайны. Немцы хорошо платили. Особенно они поблагодарили за чертежи знаменитой «линии Мажино», которая считалась неприступной основой обороны Франции.
Я не могу перечислить здесь всех крупных деятелей политики, магистратуры, дипломатии и армии, которые брали деньги у аферистов и потом помогали им выпутываться.
Назову только одного. Правда, он занимал первое место, и без него, без его. соучастия или по меньшей мере благосклонности ничего не могло бы быть.
Это не кто иной, как сам префект Парижа Жан Кьяпп.
Ренэ как-то сказал мне по этому поводуг
— Помнишь профессора Гарсона, который читал нам уголовное право? Помнишь его рассказ о том, как начальник полиции Людовика Пятнадцатого жаловался королю, что не может арестовать ни одного жулика без того, чтобы не найти за его спиной кого-нибудь из пэров Франции? Этим профессор напоминал нам, что эпоха Людовика Пятнадцатого уже была отмечена полным разложением нравов феодальной аристократии. Помнишь?
— Конечно, помню, — ответил я. — Старик выражался высокопарно: «Говоря языком Шекспира, феодализм созрел для гибели»...
— Совершенно верно, — сказал Ренэ. Воспоминания заставили его рассмеяться. Потом он добавил: — А вна-ши дни за спиной каждого жулика стоит сам начальник полиции. Потому, что гниет наша буржуазия. «Говоря языком Шекспира», она уже тоже созрела для гибели.
Случайные обстоятельства столкнули меня в Париже с некоторыми не лишенными интереса подробностями одного нашумевшего судебного дела.
Оно великолепно дополняет картину общественных и политических нравов. Я имею в виду дело Леона Доде.
Сей бесславный сын знаменитого романиста состоял редактором роялистской газеты «Аксьон Франсэз», которая с пеной бешенства у рта требовала в каждом номере, чтобы во Франции немедленно восстановили королевскую власть. В качестве самого простого и общедоступного способа проложить Бурбонам дорогу «Аксьон» предлагала повесить их противников.
У Леона Доде был мальчишка, сынок. Его звали Филипп. В один печальный день Филипп был найден мертвым. Но умер он при таинственных обстоятельствах. Стало известно, что юный Доде имел близких друзей среди сутенеров, проституток, торговцев наркотиками и гомосексуалистов. Это была его среда.
Сей моральный уродец был довольно типичен для своего времени и своего класса. Слишком много молодых людей и девушек из богатых семейств запутывалось в темном мире. Иные светские юнцы становились сутенерами и торговали своими знакомыми барышнями, богатыми невестами. А те соглашались потому, что им было скучно в жизни.
Молодое поколение послевоенной буржуазии росло в тлетворной атмосфере. Дети не уважали родителей, потому что родители в самом деле потеряли всякое право на уважение: у них остался только страх, как бы не отняли богатства, нажитые на войне, да еще вместе с головой. В семьях, живущих в таком страхе, вырастают только уроды.
Однако вернемся к истории гибели юного Доде.
Полиция, едва понюхав, отпрянула от этого дела, как от чумы: кроме Филиппа, как всегда, в ней оказались замешаны юноши и девушки из таких семейств, которые неприкосновенны и недосягаемы — они стоят выше власти и законов. Станет ли полиция беспокоить таких людей, как воротилы финансового мира, лидеры буржуазных политических партий, редакторы влиятельных газет, короли биржи?
Полиция отпрянула.
Но папаша, Леон Доде, использовал эту историю для новой ожесточенной кампании за восстановление власти Бурбонов. При этом он хватил через край. В результате против него было возбуждено • обвинение в оскорблении власти, и суд приговорил его к отсидке.
Тут-то и началось самое интересное.
Доде собрал несколько десятков личностей, состоящих у роялистов на жалованье, так называемых «королевских молодцов», забаррикадировался с ними в редакции «Аксьон Франсэз» и объявил, что будет стрелять в каждого, кто посягнет на его свободу.
Париж страшно любит такие истории, они вносят, разнообразие в жизнь. Весь город сосредоточил свое внимание на балконе редакции «Аксьон Франсэз», куда Доде время от времени выходил посмотреть, не пора ли стрелять.
Конечно, он бы побоялся пойти на такой рискованный шаг, и это понимали. Но все-таки положение было пикантным, эффектным. Париж любит такие истории.
Но каково же было префекту полиции?! Суд приговорил человека к заключению, полиция должна доставить «пациента» в тюрьму и не доставляет: она боится.
Сколько же можно забавлять галерку?
В префектуре начались тайные, но деятельные переговоры между префектом и представителями Доде. В результате Доде согласился отдаться в руки властей. Ноне безоговорочно. Стороны подробно разработали церемониал, рассчитанный на то, чтобы не было ущемлено ни достоинство власти, ни самолюбие человека, который эту власть оскорбил.
К редакции «Аксьон Франсэз» были стянуты значительные силы полиции. Потом к дому подошел сам префект, мсье Кьяпп.
На балконе показался Доде.
Префект приветствовал его и произнес речь, текст которой был заранее согласован между сторонами. Смысл ее сводился к тому, что вот, мол, он, префект, взывает к исстрадавшемуся отцовскому сердцу господина Доде. Он просит, чтобы господин Доде сел в тюрьму и сделал это добровольно; чтобы он учел, насколько прискорбно было бы в данном случае применение силы, ибо истерзанное сердце отца...
И так далее...
В ответ на это Леон Доде тоже произнес предварительно согласованную речь.
Она начиналась с истерзанного сердца отца и кончалась согласием сесть в тюрьму.
Едва Доде кончил, как его «молодцы» спустились на улицу и построились шпалерами между дверью редакции и ожидавшим автомобилем.
Доде прошел, высоко подняв голову. Газеты писали, что он был похож на полководца, который, правда, сдавал крепость, однако лишь потому, что все его солдаты вышли из строя — одни были убиты, другие умерли от голода. И противник оказывал ему воинские почести.