Иной
Шрифт:
Мапель вступил в культ, значит, и мне труда не составит. Интернета тут нет — вряд ли каждого человека можно опознать по его лицу. Думали, Алекс Эддерли умер? Ну уж нет — его время только наступило!
Я не видел Амелию до самого утра; она проскользнула в комнату без стука около половины шестого утра — как раз тогда, когда я только продрал глаза, недовольно, но в приступе подростковой энергии.
Амелия была при параде: с немного растрёпанными, но собранными в пучок волосами, в платье и тёмной накидке в пол. Я же, стоя в пижаме перед
— Какой сюрприз, — протянул я, приглядываясь к молчаливой фигуре Амелии в утреннем полумраке. — Вот уже второе утро, когда мы встречаемся до подъёма. На этот раз ты чем-то меня порадуешь?
Амелия фыркнула; я хлопнул глазами от удивления, услышав этот необычный для неё звук. Особенно когда её лицо толком не пошевелилось, когда она это сделала.
— В этот раз я, — выдала она, стягивая накидку. — Информация.
— Быстро! — отозвался я. — Ты вообще спишь?
— Вчера.
Я неловко поёрзал. Да, вчера в три часа ночи Амелия определённо пыталась спать. Указав девушке на диван, я подхватил форму и скрылся за ширмой — теперь понятно, зачем она здесь нужна.
Не то чтобы я перед ней стеснялся (хотя, Альберих действительно ужасно тощий), но раздеваться перед такой молодой девушкой? Это я знаю, что Амелия на два года старше семнадцатилетнего Альбериха — но лицо…
— Я спиной чувствую, как ты пялишься.
— Не понимаю, что вас смущает.
— Ну конечно, — пропыхтел я, застёгивая рубашку. — Наверное, меня смущает то, что ты зачем-то смотришь, даже если между нами ширма. Лучше рассказывай, что там у тебя есть. Как нам вступить в этот культ, а?
Голова Амелии — и впрямь как у куклы, — медленно склонилась набок.
— Вступить?
— Это свежая идея, — пояснил я. — Но должна быть хорошей. Например, некий Алекс Эддерди и… Эм, и… Некие Алекс Эддерди и Мелисса, горожане с некоторым количеством денег хотят стать сектантами. Ну как звучит?
— Мелисса? — переспросила горничная.
Я пожал плечами; к тому времени я уже оделся и вышел из-за ширмы, сосредоточенно завязывая полосатый форменный галстук.
— Я придумывал на ходу. Плохое имя?
— Неплохо, — качнула головой Амелия; конечно, как будто я ожидал, что она будет довольна. — Их человека можно найти в городе, обычно на малой площади с фонтаном у ювелирного магазина. Для вступления нужен взнос и собеседование.
— Не так уж и сложно. Этот культ действительно такой тайный?
— Скорее нет, — отозвалась Амелия. — Культ Двенадцати имеет что-то общее с церковью. Скорее, на него закрывают глаза.
— Ну вот, всё хуже и хуже, — выдохнул я, массируя виски.
Снова встал вопрос, почему Альбериха не убили в госпитале; если убийца — как и Мапель, — был членом культа, ему могли бы дать доступ. Или, на крайний случай, один из лекарей или монахов мог бы прирезать несчастное тельце или даже подстроить это, как естественную смерть.
Но никто этого не сделал. Почему? Почему Альберих вообще впал в кому?
— Надо бы поторопиться, пока я не умер от взрыва мозга, — пробурчал я. — Что-нибудь ещё?
Амелия покачала головой.
— Они очень серьёзно относятся к Двенадцати. Вступивший должен быть глубоко верующим.
Тьфу ты. Назвался груздем — полезай в кузов. Придётся ковать из себя сектанта.
— Замечательно, — фыркнул я. — По крайней мере, ничего сложного. Когда мы сможем выехать в город?
— Два выходных в неделю. Сегодня, завтра, — сообщила Амедия. — Ворота открываются в семь утра и закрываются в одиннадцать вечера.
Похоже, мне повезло прибыть в середине рабочей недели — знать не знаю, что бы я делал, если бы пришлось ждать.
— Тогда выедем, как только сможем. А сейчас мне нужен кофе — и тебе, полагаю, тоже, — потянувшись, я позвал Амелию к двери, собираясь отправиться в столовую. Тащиться до неё довольно долго, а открывается она рано, так что и такие ранние пташки, как мы, смогут что-нибудь выцепить.
Амелия застыла.
— Слуги не едят в студенческой столовой. Встретимся у ворот.
Я махнул рукой. Как будто кто-то действительно заметит; до сих пор я не замечал ни одного человека, который бы следил за порядком в заведении!
— Что-то я не помню таких правил, — мне пришлось вернуться чтобы подтолкнуть горничную. — Не обеднеют дворянские детишки от чашки кофе и чего-нибудь съестного. Если сегодня выходной, то можно даже не надеяться, что кто-нибудь вообще будет в столовой в такое время. Незачем разделяться лишний раз.
Я действительно не любил это делать; разделение с напарником даёт скользкое чувство неопределённости. Амели, конечно, провела всю ночь чёрт знает где, но все мы знаем, как это работает: именно тогда, когда ты расслабляешься и плывёшь по течению, всё идёт наперекосяк.
В конце концов Амелии пришлось согласиться. Мы прошлись по тихим коридорам общежития, обитатели которого и не думали просыпаться. Затем вышли на улицу, и я тихо, но долго поражался, зачем ставить здания так далеко друг от друга. И ладно корпуса! Почему столовая находится вообще на другой стороне территории Типрихса? Чтобы студенты могли нагулять аппетит? Просто смешно.
Освещение в столовой напоминало лампы с холодным светом — за исключением того, что это были блестящие люстры с крупными голубыми огоньками, словно летавшими в воздухе. Теперь я мог чётче увидеть потемнение на бледном лице Амелии. У девушки начали образовываться круги под глазами; тогда-то я и подумал, что следующая ночь должна пройти без неожиданной работы. Хотя бы для её здоровья.
Тьфу ты! Когда это я стал таким внимательным?
Как и ожидалось, было пусто. Некому указать Амелии, что она находится, где не положено; я глянул на горничную я-же-говорил взглядом из врождённой вредности и занял один из дальних столов.
— Вам действительно хватит этого? — спросила Амелия. Она смотрела, как я пью кофе из симпатичной расписной чашки; он был единственным, что я взял, потому что аппетита определённо не было.
По крайней мере, я могу воспользоваться преимуществами молодого тела, а не помирать от слабости без сна и нормальной еды. Хорошо вернуться в семнадцать лет!