Инсталляция

Булавин Евгений

Рассветов начал не слушая вскрывать конверт, но получил по рукам.

— Не смей! — почти взвизгнул Кент. — Вдруг таймер затикает лишь по факту вскрытия.

— Чего?..

— Вот!

Кент перевернул конверт лицевой стороной и шлёпнул пальцами по адресанту.

— «Администрация города Чернокаменска»… — прочёл Александр.

— Мне тоже пришло, — сообщил забаррикадировавшийся за прилавком Фёдор. Вынув из выдвижной тумбы порванный и измятый, но очевидно схожий конверт, он помахал им над головой и спрятал обратно. — Пишут, только с их билетом возможно «покинуть

Чернокаменск без последующего исчезновения». Ещё пообещали помочь открыть без потерь такой же магазинчик в Нижнем Новгороде. Лучше, чем киснуть до скончания веков в этой стрёмной блокаде.

— Врут, — заявил Кент. — Всё врут.

— Можно я поверю администрации своего города, а не психопату и убийце?

— Федя! — укорил Александр.

— Прости, Сань, но ментов я не вызвал только из уважения к твоему мнению. Разделять его я не обязан.

— Так что ты предлагаешь, Кент?

— Прячься, — ожил беглец, оцепеневший было от чего-то внутреннего. — Ты знаешь людей, о которых не знают даже шавки. Они помогут.

— А может, не устраивать кошки-мышки с законом и просто свалить с этой дыры?

— Знаешь, Федь, я покидать родной город не намерен, — заявил Александр. — Корни мои — здесь; весь город соткан из мозаики маленьких историй, что складывают мою жизнь, и именно здесь таится исток моей творческой энергии — единственного, что отличает меня от безработного бичары.

— Как у писателей духовное со шкурным, — ухмыльнулся Фёдор.

— Так что, бежим? — воодушевился Кент.

— Погоди, — поднял руку Александр. — Почему ты уверен, что администрация требует переезда?

— Вообще, там так написано, что отказов они, по ходу, не принимают, — произнёс продавец несколько удивлённо.

— Я законов не нарушал и не собираюсь, — сказал Александр, — с чего им ограничивать мою свободу?

— Вообще-то нарушил, — обрадовал его Кент. — Дай-ка сюда эту писюльку, покажу.

Письмо беглец цапнул сам, едва Александр ослабил хватку, и, развернувшись, засверкал пятками к выходу.

— Ещё спасибо скажешь! — крикнул он, прежде чем усверкать за дверь.

Александр с Фёдором переглянулись, и писатель развёл руками.

— Значит, остаёшься… — Нотки прощания прорезались в голосе продавца.

— А ты когда собрался?

— Машину должны подогнать в восемь вечера.

— Значит, не переубедить?

Фёдор выдохнул, как от смешка, и решительно покачал головой.

— Знал бы ты, Саня, как заколебала меня эта душнина. По телеку одни и те же клипы с одними и теми же новостями про одну и ту же Папуа, мать её, Новую Гвинею. Интернет превратился в локалку с сельскими чатами, где люди в перерывах между политическими срачами договариваются, где погулять да потрахаться. Даже жрачка в магазинах на вкус какая-то одинаковая. А сегодня я проснулся от кошмара, что дышу точно тем же воздухом, которым дышал неделю назад! Нет, Сань, Чернокаменск для сильных, а мои силы всё. Я за эту путёвку всеми жабрами ухватился. Иначе бы, рано или поздно, за петлю…

Александр проводил и этого друга, проболтав с ним все свободные полтора

часа. До чего плоски разговоры в таких обстоятельствах! Сколь натянуты обещания — пальцем ткни, и сдуются. Искреннее как всегда прорывалось в случайном — интонациях, в том, что прячут за отведённым взглядом и в старании не размахивать левой рукой от тяжкого яда на сердце.

Но вот настала финальная инвентаризация, и они пожали руки на прощание — буднично, почти бегло, потому что время.

Выйдя на улицу, Александр почувствовал себя аппликацией, вырезанной щербатыми ножницами из старого журнала. На бумажных же ногах писатель отправился домой. Жил он в одном из подобных переулков, ветвящихся во все стороны от проспекта Годунова подобно жгутикам амёбы. На удивление, тамошние квартиры выходили в два раза дешевле, чем на самом проспекте, хотя и оставались неподъёмными для среднего чернокаменского кармана.

Из тяжких дум Александра вывело редкое, тем более зимой, явление — дымка по колено, что устлала проспект, словно отрывая его от земли. Заметно сгустился и поток молодняка в пёстрых курточках — праздник сегодня, что ли, какой-то?.. — но затем внимание писателя привлекла белая «ГАЗель», которая обогнала его по проезжей части, неистово сигналя не успевшим отойти, и завернула на переулок с его домом. Из приоткрытого окна машинки послышались бессмертные «Белые розы». Пока Рассветов плёлся на своих двоих за угол в свой переулок, «ГАЗель» успела встать возле его подъезда и отворить задние дверцы.

«Ещё кто-то переезжает?», думал он, проходя мимо пустого кузова, напоминающего, правда, пассажирскую часть маршрутки.

Обойдя машину, писатель столкнулся с верзилами в балаклавах да нашивках «ОМОН» поверх чёрных бронежилетов.

— Погодите, гражданин, — сказал один, с автоматом через плечо.

— Проводим кое-кого, и пройдёте, — продолжил второй, опиравшийся спиной о бок «ГАЗели». — Тут проживаете?

— Ну… да.

— Документы проверять? — почти страдальчески справился у второго первый.

— Ой, мля… — выдал тот глубокомысленно и глянул на Александра краем глаза. — Вы за проезжую часть отойдите. Как уедем, пройдёте себе домой.

Кивнув с умным видом, писатель перешёл на другую сторону переулка. Тут-то из глубин подъезда и послышались чьи-то крики. Спрятавшись на всякий случай за фонарный столб, Александр продолжил наблюдать.

Пару минут спустя четверо таких же дюжих молодца в балаклавах вытащили на божий свет его соседку, Александру Рассветову. Женщина, упакованная за руки-ноги, уже не сопротивлялась.

— Не я это, не я, не я, не я… — твердила она, дрожа от бесслёзных рыданий в своей белой куртке поверх домашнего халата. Углядев случайно писателя, соседка встрепенулась, набрала воздуху что-то сказать, но её тут же затолкали в кузов «ГАЗельки».

— Ты что, дурак? — грянул за ухом страшный шёпот. Вскрик Александра затух во влажной руке, зажавшей ему рот. — Тише, это я.

— К-кент? — жеванул ему ладонь Рассветов.

— Вот же ж удачливый молодой гусар! Они по твою душу. За мной давай. Не беги. Медленно и естественно.