Интеллектуальная история России: курс лекций

Реснянский Сергей Иванович

Более десяти лет назад Д.Н. Шанский, также обративший внимание на отношение спорящих сторон к историческим источникам, заметил, что в основе спора лежали различные источники по древнерусской истории [230] . Еще более определенно в передаче «Не так» на радиостанции «Эхо Москвы» высказался известный специалист по русской истории XVIII в. А.Б. Каменский, отметивший, что труды Ломоносова основаны в основном на сочинениях других авторов, и никаких данных в пользу того, что он «тщательно изучал источники русской истории, в частности летописи, у нас нет» [231] .

230

См.: Шанский Д.Н. Запальчивая полемика: Герард Фридрих Миллер, Готлиб Зигфрид Байер и Михаил Васильевич Ломоносов // Историки России. XVIII – начало XX века. М., 1996. С. 33–34.

231

Каменский А. Михайло Ломоносов // Радиостанция «Эхо Москвы». 15. 10. 2005 [Электронный ресурс] // <http://www.echo.msk.ru/programs/ netak/39324/> (14.01.2009).

Конечно, исследование приемов и методов работы историков с историческими источниками может предоставить интересный путь изучения

историографии XVIII в. Источниковое пространство дает каждому исследователю возможность на множественность принимаемых решений. Однако эта множественность лежит между полюсами: «более достоверные» и «менее достоверные» исторические источники. Поэтому выбор историка зависит уже от профессионализма, который во многом формируется целеполаганием. Таким образом, мы подходим к проблеме исторической науки и этапов ее профессионализации, которая в последние десятилетия вызывает дисциплинарную рефлексию. Предлагаются концепты: «додисциплинарное» и «дисциплинарное» или «допрофессиональное», «раннепрофессиональное» и «профессиональное» историческое знание или стили исторического мышления и т. д.

Несомненно, историческая наука может похвалиться перед другими дисциплинами своим давним вниманием к собственному прошлому, которое в институциональном виде получило название «историография». Последняя, как замечает украинский историк И.И. Колесник, традиционно была обращена к понятиям процессуальности и линейности, рассматривала формы развития, эволюции и прогресса исторической науки [232] . С конца XX в. мы наблюдаем отклонение от интерналистского подхода к истории науки (рациональный, прагматически направленный на иерархизацию знания), следуя которому при освоении историографической проблематики трудно было обратиться к реальному полю исторической мысли, следуя давно предначертанным этапам, сменяющимся направлениям и школам. Интерналистский подход отводил описательной историографии привилегированную роль в системе исторического знания и был связан с общенаучной идеей «критического рационализма», получившего теоретическое обоснование в работах К. Поппера, где центральное место всех рассуждений о науке составляет «идея роста знания, или, иначе говоря, идея приближения к истине» [233] . Такой подход к истории науки подверг критике Томас Кун, справедливо заметивший, что мы пока не можем делать выводы о том, «что такое научный прогресс, и, следовательно, не можем надеяться объяснить его» [234] . Обращаясь к гуманитаристике, ученый подчеркивал, что если даже в точных науках «переходы к стадии зрелости редко бывают такими внезапными и такими явными», то в гуманитарной области, «где книга наряду со статьями или без них остается по-прежнему средством коммуникации между исследователями, пути профессионализации обрисовываются столь расплывчато, что любитель может льстить себя надеждой, будто он следит за прогрессом, читая подлинные сообщения ученых-исследователей» [235] .

232

См.: Колесник I.I. 1нтелектуальне сшвтовариство як зааб лептимацп культурней icTOpii Украши. XIX столггтя // Украинский кторичний журнал. 2008. № 1. С. 169.

233

Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983. С. 380–391.

234

Кун Т. Логика открытия или психология исследования? // Философия науки. Вып. 3. Проблемы анализа знания. М., 1997. С. 20–48.

235

Кун Т Структура научных революций. М., 2001. С. 47.

Несмотря на то что в последнем замечании Куна снова присутствует понятие «профессионализация», нам следует обратить внимание на иное сказанное им слово – «расплывчато». Дело в том, что оно отсылает к иной проблеме – признания бытования не только «научного» знания, но одновременного (со)существования разных форм знания. О «расплывчатости» или «размытости» границ между разными формами знания задумываются рефлектирующие об исторической эпистемологии историки. Так, Ребекка Коллинз признает, что нельзя представлять в виде непримиримых оппозиций понятия миф (не-наука)/научная история. Если «научная» интерпретация не установила окончательных критериев «правды» (их просто нет), то она неспособна окончательно освободить исторический дискурс от «скрытого» мифа. Миф не следует предлагать оппозицией истории, считает Коллинз, он предстает как «жидкий и временный участок», который тайно договаривается с репрезентацией истории для поддержания исторического дискурса в его трудностях, он сглаживает возникающие проблемы исторической реконструкции [236] .

236

См.: Collins, Rebecca. Concealing the Poverty of Traditional Historiography: Myth as Mystification in Historical Discourse // Rethinking History. 2003. Vol. 7. No. 3. P. 341–365.

Не являясь сторонниками употребления понятия «миф» даже в виде метафоры по отношению к какому-либо знанию (в том числе принадлежащего общественному сознанию), бытовавшему в Европе начиная с Нового времени, мы видим в подходе Коллинз важный пример выхода исследования за дисциплинарные рамки «рациональной» историографии. Применение широкого надрационального подхода, соотносящего науку с современным ей обществом и сосредоточивающего внимание не только на феномене внутридисциплинарных, но и внедисциплинарных интеллектуальных практик, является ответом современной историографии на вызов времени. Поэтому нам представляется важным обратить внимание не на диахроническую линейность развития историографии, которая выстраивает периоды ее профессионализации, а на синхронные процессы, происходившие в практике историописания. Как по этому поводу писала О.М. Медушевская, историкам необходимо смещать акценты «исследований с традиционного диахронического подхода, рассматривавшего явления во времени, на синхроническое исследование системных связей исторического настоящего» [237] .

237

Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории. М.: РГГУ, 2008. С. 25.

Современную науку не могут удовлетворить исследовательские практики, не учитывающие компаративизм и контекстуализм. Личностный и глобальный аспекты в пространстве интеллектуальной истории, по мнению Л.П. Репиной, «имеют нечто существенно общее в своих теоретических основаниях – это, прежде всего, понимание социокультурного контекста интеллектуальной деятельности как культурно-исторической ситуации, задающей не только условия, но

вызовы и проблемы, которые требуют своего разрешения» [238] . Современную компаративную историографию сложно представить без практики широкого контекстуализма, учитывающей взаимосвязь окружающей культуры и текстов или, как эту исследовательскую формулу назвал Ллойд Крамер, взаимосвязь «внешнего» и «внутреннего» [239] . Сама компаративная историография уже становится определенным жанром, обращающим внимание на историографическую типологию. Она помогает изучать теоретические вопросы историографии в пределах от общефилософского до частного и эмпирического. Возможности компаративной историографии следует использовать как в изучении дискурсивных приемов в рамках европейской историографической традиции, так и отдельных типов исторического знания в национальной историографии.

238

Репина Л.П. От личностного до глобального: Еще раз о пространстве интеллектуальной истории // Диалог со временем: альманах интеллектуальной истории. Вып. 14. М.: КомКнига, 2005. С. 10.

239

См.: Kramer, Lloyd. Intellectual history and philosophy // Modern Intellectual History. 2004. Vol. 1. No. 1. P. 94–95.

В споре Ломоносова с Миллером нужно обратить внимание не столько на зависимость историков от тех или иных исторических источников, сколько представить их источниковедческие практики одним из инструментов для понимания историографических операций, производимых историками. Следует выявить их отношение к истории и связь с той или иной практикой конструирования прошлого.

Итак, если обратить внимание на исторические работы М.В. Ломоносова и Г.Ф. Миллера, то можно заметить, что первый в качестве исторических источников использовал в основном позднесредневековые московские, украинские и польские сочинения, второй, в большей степени, древнерусские летописи и иностранные исторические сочинения. Рефлексируя о том или ином памятнике, Ломоносов полагался не на критерий возможной «достоверности», базирующийся на критике документа, а исходил из «полезности» его сообщений для конструирования положительного исторического образа России. Он мог заметить об источниковедческой процедуре, проведенной Г.Ф. Миллером: «…Господин Миллер сию летопись (Новгородский летописец XVII в. П.Н. Крекшина [240] ) за бабьи басни почитает..» [241] . Как оказывается, это был его ответ на замечание Миллера о памятнике, который использовал Ломоносов: «Новгородскому летописцу, в котором написано, будто Новгород построен во времена Моисеева и Израильской работы (там указан 3099 г. от сотворения мира), никто поверить не может…» [242]

240

См.: Лурье Я.С. История России в летописании и в восприятии Нового Времени // Лурье Я.С. Россия древняя и Россия новая. СПб.: Д. Буланин, 1997. С. 43.

241

Ломоносов М.В. Замечания на диссертацию Г.-Ф. Миллера «Происхождение имени и народа Российского» // Для пользы общества… М., 1990. С. 182.

242

Миллер Г.Ф. Происхождение народа и имени Российского. СПб., 1749. С. 14, 52.

Следует отметить, что для Ломоносова было вполне очевидным сравнение современных исторических сочинений со средневековыми хрониками. О работе Миллера он заключил, что она не основательнее сочинений «европейских славных авторов». Ломоносов не старался отличить исторические источники от исторических сочинений, о чем свидетельствуют его замечания: «Христофор Целларий примечает», «Страбон говорит», «Несторово, Стриковского и других авторов свидетельство», «Киевского Синопсиса автор упоминает» и т. д., а самого Миллера он противопоставил летописцу Нестору, Стрыйковскому (польский хронист XVI в.) и киевскому «Синопсису» (1674 г.).

Иное мы наблюдаем в исследовательской практике Г.Ф. Миллера. Он делает попытку провести различие между средневековыми историческими источниками и исторической литературой, называя авторов первых или «летописателями», или «писателями средних времен», но часто и позднесредневековых хронистов, и своих современников – собратьев по цеху – именовал «историками», например: «Стриковский, славный польский историк» [243] . Надо заметить, что и исследователи, писавшие позднее Миллера, еще не всегда задавались вопросом о терминологическом значении типов историописательства. Так, князь М.М. Щербатов в одном предложении мог назвать «летописателем» и позднесредневекового хрониста, и историков XVIII в. «Российские летописатели, – написал он, – последуя, что касается до хронологии, польскому летописателю Стриковскому…» [244]

243

Миллер Г.Ф. Сочинения по истории России. Избранное. М., 1996. С. 5, 16, 355; Его же. О народах, издревле в России обитавших. СПб., 1788. С. 32–36.

244

Щербатов М.М. История Российская от древнейших времен. СПб., 1770. Т. 1.С. 116.

Миллер применял приемы критики источников, определяя их «достоверность» не просто при помощи рациональной процедуры «возможности произошедшего», но и исходя из определения времени возникновения источника, отдавая, например, предпочтение летописи Нестора, нежели более позднему сочинению московской поры, подчеркивая: «Новгородский летописец ошибочно называет Гостомысла Князем, так как Нестор пишет о нем как о старейшине» [245] . Применяемый Миллером подход к историческим источникам вполне вписывался в практику современной ему рационалистической историографии. Например, почти в эти же годы известный французский ученый Николай Фрере советовал больше доверять тем источникам, авторы которых были более близки ко времени описываемых исследователем событий [246] .

245

Миллер Г.Ф. Происхождение народа и имени Российского. С. 52.

246

См.: Freret, Nicolas. Sur lorigine & le melange des anciennes Nations, & sur la maniere den etudier Fhistoire // Histoire de FAcademie Royale des Inscriptions et Belles-Lettres, avec les Memoires de Litterature tires des Registres de cette Academie, depuis lannee MDCCXLIV jusques et compris lannee MDCCXLVI. Vol. XVIII. Paris: de Flmprimerie Royale, 1753. P. 51.