Интендант третьего ранга
Шрифт:
Крайнев поручил Давиду объехать деревни и сфотографировать спасенных евреев. Заодно переписать их имена и помочь выбрать новые фамилии: еврейская в аусвайсе гарантировала смерть. Давид выполнил поручение блестяще. С фамилиями затруднений не возникло: спасенные стали родственниками приютивших их семей. В районе заметно прибавилось Ивановых, Петровых, Сидоровых и Воробьевых. Появился даже один Шишигин. Эту фамилию Крайнев забраковал: немцы не настолько хорошо разбирались в происхождении славянских фамилий, чтоб определить в необычном звучании русские корни. Шишигин стал Шишовым. Крайнев планировал усадить за выписку аусвайсов Соню, но она была
– Из тебя вышел бы хороший врач, - сказала както она.
– Жаль…
– Чего?
– не понял Крайнев.
– С детства мечтала выйти за врача, - улыбнулась Соня и вздохнула: - Почему так получается? Врач оказывается плохим человеком, а хороший - не врачом?…
Соня была так довольна его участием, что даже похвалила Настю:
– Девочка умная, послушная, старательная. Не красавица, конечно, - поспешила добавить Соня.
– Но душа у нее добрая…
Крайнев не стал рассказывать о недавнем происшествии. Разбирая вечером постель, он нащупал в подушке нечто постороннее. Сняв наволочку, обнаружил аккуратно вспоротый и зашитый уголок наперника. Внутри оказалась сухая лягушечья лапка, перевязанная суровой ниткой. Утром Крайнев положил лапку перед Настей. Щеки ее заалели.
– Не стыдно?
– сказал Крайнев укоризненно.
– Мне сказали: привораживает любимого… - залепетала Настя.
– Простите…
– Когда ты повзрослеешь?
– вздохнул Крайнев.
– Папе не говорите!
– взмолилась Настя.
– Не то он - вожжами!…
– Следовало бы!
– кровожадно сказал Крайнев, но после того, как Настя, расплакавшись, побожилась оставить их в покое, смилостивился. Заглянувшая Соня подозрительно уставилась на заплаканное лицо помощницы. Крайнев показал ей испорченный бланк, и Соня успокоилась.
Аусвайсы раздали евреям. Они приходили за ними сами, кланялись, благодарили. Женщины пытались целовать ему руки. Крайнева это тяготило чрезвычайно, но фотографии в документах требовалось сличить с оригиналом. Многие евреи шли благодарить Соню. Крайнев удивился, но потом проведал: евреи считают Соню второй Эсфирью, спасшей свой народ от истребления. Она, мол, уговорила немца Кернера предотвратить расстрел. Автором слуха был Мордехай. Старик пришел за аусвайсом первым, благо жил пососедству, проговорил с Соней полдня, а на прощание расцеловался. После чего Крайнев сделал вывод: дед и в самом деле противный. Как бы то ни было, спасенных удалось легализовать, Гюнтер лежал в земле, и Крайнев надеялся: второго специалиста по вынюхиванию евреев у Ланге нет.
Со времени боя у карьера шла третья неделя, Крайневу пора было появиться в Городе. К этому он готовился (следовало продумать все до мелочей), советовался с Саломатиным и Семеном. Сообща и определили формат: он едет во главе десятка вооруженных бойцов, все верхом, следом лошади тянут трофейный "опель".
– Вы тронулись умом, Кернер!
– разозлился спешно вызванный Ланге.
– Город ожидает нападения большевиков, а вы устраиваете кавалерийскую атаку! У солдат нервы на взводе… Кто эти люди?
– Моя охрана.
– Откуда нам знать, что не большевики?
– У них на рукавах белые повязки.
– Большевики могли повязать такие же.
– Некому повязывать - убиты. Я как раз прибыл с вестями.
– Говорите!
– подскочил на месте Ланге.
– Ведите меня к коменданту!
– не согласился Крайнев.
Ланге неохотно уступил. Представ перед Краузе, Крайнев выложил на стол документы расстрелянного Спиридонова. Два бойца внесли и положили на пол тяжелый рогожный куль. Крайнев развернул. Внутри лежали пулемет МГ и немецкие винтовки, захваченные у карьера. Сделать этот эффектный жест стоило большого труда - Саломатин легко согласился отдать "опель", но с оружием расставаться не хотел. Крайнев убедил его, поинтересовавшись, чем комбат собирается стрелять. Немецких патронов в отряде не было, даже полицейских немцы вооружали трехлинейками.
– Банда большевиков разгромлена!
– торжественно сказал Крайнев, указывая на винтовки.
– Ваша машина, герр комендант, также отбита и стоит под окном.
– Где это произошло?
– заинтересовался Краузе.
– Здесь!
– указал Крайнев на карте.
– У деревни Осиновка.
– Их было много?
– Деся… Человек двадцать!
– поправился Крайнев, поймав взгляд Ланге.
– Вам удалось справиться?
– удивился гауптман.
– Мы напали на рассвете, большевики спали пьяные. Они были настолько беспечны, что не выставили охрану.
– И?
– Нескольких, в том числе главаря, застрелили на месте. Остальные побежали к болоту, - Крайнев говорил вдохновенно, изображая победный восторг.
– Большевики надеялись, что мороз сковал его. На самом деле образовалась тонкая корка. Большевики стали проваливаться и тонуть. Не понадобилось стрелять…
– Следовало взять пленных!
– недовольно сказал Ланге.
– Мои люди не солдаты, к тому же были озлоблены. Большевики ранили двоих… Я не смог удержать их от расправы.
– Что вы сделали с убитыми?
– Бросили в болото - к их товарищам. Я должен был устроить похороны?
– Следовало привезти трупы, - сморщился Ланге.
– Зачем?
– Повесили бы в назидание прочим.
– Не догадался. У большевиков не было такого обычая.
Ланге пожевал губами и стал переводить Краузе текст захваченной выписки из постановления бюро райкома. По лицу коменданта Крайнев понял: документ впечатлил.
– Других большевиков не осталось?
– спросил Ланге, завершив перевод.
– В Осиновке нет.