Интервью для Мэри Сью. Раздразнить дракона
Шрифт:
Мне нужно было что-то сказать неожиданному собеседнику, который решил скоротать вечер, поведав о былом. Вот только рассказ о времени, что еще недавно было настоящим и не успело покрыться пылью веков, вышел безрадостным.
Журналистская выучка требовала, просто вопила: поблагодари, заверь, что прониклась и уверовала именно в его правду об этой войне. Но с языка сорвались другие слова:
Не ищите вы вздорного вымысла В тех речах, что так громко звучат. Ложь не бывает бессмысленной, Когда обмануть хотят. Правда —Едва прозвучали последние слова, я пожалела, что не дала взятку-обещание собственной совести. Ну что мне мешало покивать китайским болванчиком, будто я во все верю? Может, то, что в глубине души понимала: таким образом я предам Брока. Наверняка у него об этой самой войне тоже имеется своя правда.
— Ведьма, — то ли сказал, то ли плюнул слепец и поднялся, чтобы уйти.
Ни я, ни Йон не стали его окликать. Но и сидеть вот так, в тишине, под пристальным взглядом оборотня, не хотелось. Потому я, заприметив, что Ярика схватила котелок и пошла мыть, припустила следом за ней.
Догнала уже почти на границе света, что отбрасывали костры. Слово за слово выяснилось, что, несмотря на то, что девушка — дочь торговца, она отнюдь не белоручка. Впрочем, в последнем я убедилась у ручейка шириною от силы в три ладони. Зато его воды хватало путникам не только на еду.
Вода журчала, шепталась, колола руки холодом родника, бившего неподалеку и дававшего начало ручью. Его неспешное течение дарило покой и умиротворение, словно смывало жгучий яд противоречивых эмоций.
Ярика смеялась, зубоскалила, все пыталась выведать, отчего ведьма не пользуется волшбой, а по-простому драит котелок. Я отшучивалась, что-де мытье посуды без чародейства — это своего рода ритуал, благодаря которому можно узнать, насколько сильно тебя любит мужчина. Ведь если он влюблен, то пообещает всего лишь горы золота и алмазов, а если любит по-настоящему, предложит еще и помыть за тебя котелок.
Увы, никто пока не был столь одержим страстью, чтобы предложить свою помощь. А фольклорного элемента моего мира, мистера Пропера, подозреваю, нельзя было вызвать даже через пентаграмму. Поэтому мы с Ярикой медленно, но верно одерживали победу над грязью самостоятельно.
Когда же бока котелка, натертые песком, засияли, дочка торговца вскочила, тряхнув дюжиной своих косичек, перемежавшихся с распущенными волосами, и подхватила посудину. Увы, я такой резвостью из-за своей еще не до конца зажившей ноги похвастаться не могла.
Егоза смотрела на мое кряхтенье и притопывала на месте: ей не терпелось вернуться к костру, где уже звучал смех. Судя по тому, что кто-то горланил в меру пристойную песню, обозники были из тех людей, которые живут для радости, а не существуют для тоски.
До меня донеслось:
За зазнобу милую Выпить я хочу, Но как это сделаю — От жинки получу. И от тещи пакостной Я б напился всласть, Только ведь зараза та В хмель не даст упасть. И с бабулькой старою Пил бы чарку я, Сидя1
Стихотворные тексты в романе принадлежат автору.
Но, как бы ни хотелось Ярике побыстрее присоединиться к веселью, она все же дожидалась меня.
— Беги уже, сама дойду, — заверила ее.
В ответ только пятки засверкали.
Прихрамывая, тихонько побрела на свет. Но то ли день сегодня такой, то ли я такая, а меня второй раз за вечер напугали. И если слепец сделал это так, что я не дернулась, а закаменела, то тут, в кустах, когда тебя за талию со спины обнимает темнота… Рефлекторный тычок локтем и отточенный дворовыми драками удар затылком, который метил в переносицу противника, сделали свое дело.
Субъект, положивший на меня в темноте свою лапу, зашипел. Правда, сквозь зубы. Но хваталки так и не убрал. А вот то, что в плане роста я промахнулась, стало понятно, когда мой затылок ударил не в ожидаемое лицо противника, а в грудь. Причем знакомую такую грудь, широкую и твердую. Да и волевой подбородок, который я созерцала ныне с запрокинутой головой, был мною не так давно весьма пристально изучен.
Брок смотрел на меня сверху вниз. Все такой же хмурый: поджатые губы, складка меж бровей. Ну точно небо пред ненастьем: буря пока не начала рвать своими ветрами тучи, дождь еще не надавал хлестких капель-пощечин, но воздух уже искрил.
— Ты меня напугал! — Я сглотнула, чуть отстранилась и повернулась лицом к дракону.
Было странно стоять вот так, рядом с ним. Брок казался скалой, что нависает, угрожая обвалиться, и одновременно защищает от стылых ветров.
— Прости. — Его глухой голос, скупая фраза и прикосновение мозолистой ладони, напоминавшее ожог, говорили о том, что ящер опасается, что я не приму его извинений, сбегу.
— Ты тоже извини. Я с перепугу тебя ударила. — Мои слова показались какими-то незначащими, глупыми.
— Я не за то просил прощения, — выдохнул дракон, будто собирался сделать самый ответственный шаг в своей жизни. Ну или как минимум предложить совместную ипотеку. — За то, что злюсь на тебя. За это прости.
Я закусила губу. Мужская логика во всей красе сразила меня наповал: я лучше извинюсь и продолжу в том же духе, чем попробую что-то изменить в себе. Ну хорошо. Если мустанга нельзя объездить, то, может, стоит его задобрить сахарным бураком, а потом и вовсе откормить до жирка, чтобы он был не столь резв? В смысле, может, в беседе с Броком зайти с другой стороны?
— Хорошо, — начала я миролюбиво, даже ладонь поверх все еще державшей меня руки положила. — Тогда не мог бы пояснить: почему ты на меня сердит?
— Потому что я мужчина. Это я должен решать проблемы, добывать пропитание, защищать…
— А еще кричать в порыве страсти: «Ар-р-р, моя!» — и в гневе: «Молчи, женщина!» — закончила я за него.
Дракон удивленно моргнул, будто увидел перед собой привидение. Мне же все стало предельно понятно. Ящер, похоже, на своей шкуре впервые в полной мере познал синдром сломавшегося олимпийца.