Интервью для Мэри Сью. Раздразнить дракона
Шрифт:
Когда ты еще вчера — чуть ли не надежда нации, привык идти только вперед, побеждать, несмотря ни на что, вести за собой… а сегодня вдруг оказался в инвалидном кресле и тебе подносят к губам стакан воды.
Разум отказывается верить телу и кричит: «Я могу!» — бьется в силках парализованных мышц. Душа горит пламенем отчаяния: ты не смог, подвел всех и в первую очередь себя. Вот тогда-то с головой накрывает злость.
Брока я в этот момент понимала. Но тут же в моей временами весьма рационально мыслящей черепушке возник вопрос: почему дракон ощутил все это только сейчас, а не тогда, когда сидел в клетке?
— Зачем я должен кричать «Ар-р-р»? — Вопрос Брока выдернул меня из размышлений.
— Ну, так обычно кричат все властные му… мужчины. — Я поправилась в последний момент, впрочем, не упомянула, что сей вопль гориллы, словившей в ягодицу заряд соли, мужики издают в основном в женском воображении.
— Странные, однако, слова любви в тех местах, откуда ты пришла. — Брок намеренно опустил слово «мир».
«Не верит», — в груди кольнула обида.
— У тебя тоже странные, — не преминула подколоть в ответ. — Должен, обязан… Что ты должен — это отдавать налог в казну, что не должен — это заповедано Многоликим. — Я припомнила имя местного божества, прикинула, что у того в религиозном загашнике наверняка есть парочка табу типа «не укради, когда можешь честно обмануть». — Все, за сим обязательная часть заканчивается. Остальное ты вправе выбирать сам.
— А если я выберу тебя? Не спрашивая твоего согласия… — Голос Брока вдруг резко сел.
Проверяет? Провоцирует? Говорит правду? Хочет уйти от неприятной темы? От этого дракона можно ожидать всего. Его губы снова изогнулись в усмешке, и я поняла: все же провокатор! Ну, ящерица крылатая, держись!
— Тогда у меня тоже будет выбор: сражаться, поддаться и обхитрить — или принять. И если выберу последнее, — я прильнула к Броку так, что мое дыхание коснулось его лица, — то прижмусь к тебе, трону языком губы, укушу жадным поцелуем. Запущу руки в твои жесткие волосы, чтобы ощущать, как они щекочут подушечки пальцев. Я захочу услышать бешеный стук твоего сердца и треск срываемой одежды… И это тоже часть выбора, — закончила сухо, глыбиной льда вывалив последнюю фразу на разгорячившегося дракона.
То, что моя ответная провокация произвела эффект, стало понятно по тому, как часто Брок задышал. Видимо, воображение у ящера было отличное.
Дракон оценил и фыркнул.
— Знаешь, ты либо хитрюга, каких свет не видывал, либо сумасшедшая.
— Порою это две крайности одной натуры.
— Если только ведьминской, — незлобно поддел ящер.
И вот что странно: за этими обоюдными провокациями и подколками мы оба как-то подзабыли о том, что не в меру гордый дракон злится на себя (а заодно и на меня), ощущая, что он — не единственный защитник и надежда.
— А, может, не так плохо быть ведьмой? — задумчиво протянула я.
— В смысле — не так уж и плохо мешать в котле крысиный помет и сушеные лягушачьи лапки? Страдать радикулитом от полетов на метле и иметь горб? — прищурился дракон.
— Нет, быть свободной. Хотя бы отчасти.
В этот момент я покачнулась и оперлась на больную ногу. Щиколотку кольнуло, и я непроизвольно поморщилась. Брок, не говоря ни слова, подхватил меня на руки, не дав упасть.
— Ты же… — «…не до конца поправился», — так и не договорила я.
Ящер лишь усмехнулся и заверил, что еще пара шматков сала — и от ожога не останется и следа. Нести же тощую девицу он и сейчас в состоянии. Но вопреки своим же словам никуда он меня не нес, а стоял на месте и внимательно рассматривал. А потом задал неожиданный вопрос:
— А что для тебя эта самая свобода?
Я растерялась. И вправду, что?
— Я сама могу выбрать свой путь.
— Чтобы уйти?
— Или остаться. Выбор — это не всегда движение. Порой это просто осознание того, что тебе дорого, за что ты готов сражаться.
— Сражаться должны мужчины, а удел женщин — ждать, — возразил этот непробиваемый упрямец.
— И даже драконицы ждут? — поразилась я.
— И даже они, — в тон мне ответил Брок. — Ждут, надеются и верят.
Нет, его не переубедить, что истинное счастье — это возможность взлететь самой и знать, что если начнешь падать, то тебя поймают. Это. А не сидение на земле, пусть и парящей в небесах.
— Тебе никто не говорил, что ты тиран в мягких тапочках?
— Нет, — мотнул головой дракон. — Говорили много лестного, пока я был младшим братом энга парящей твердыни, много честного, когда стал командующим, и много унизительного, пока был в плену, но «тираном» еще никто не оскорблял.
Я смотрела на Брока. Спокойного, собранного, скрывающего за шутливыми словами то, что его гнетет, и решилась:
— Скажи, нападение дракона, который выжег бриталь… Оно ведь произошло не на пустом месте?
Я почувствовала, что мышцы на руках Брока резко сократились, и я оказалась еще теснее прижата к телу дракона.
ГЛАВА 8, она же вопрос восьмой:
— Что бы вы хотели изменить в своем прошлом и почему?
— Скажи, задавать вопросы, на которые тяжелее всего ответить, — это у тебя врожденный дар или были талантливые учителя?
— Нет, это профессиональный рефлекс. — Я внимательно посмотрела на Брока.
— Тяжело с тобой, — покачал головой дракон.
Я обиделась. Всего-то пятьдесят три килограмма! А еще «мне донести ничего не стоит…».
— Если тяжело, поставь обратно. Туда, где взял.
Но Брок прижал меня еще крепче. Хотя, казалось бы, куда еще-то.
— Я не о том, но раз ты хочешь знать…
На поляне уже вовсю смеялись и разговаривали. Кто-то даже пробовал бренчать на местном музыкальном инструменте — нехайтарпе. Сия жуткая штуковина напоминала половинку чурбака, к которой с дури притачали и клавиши, и струны одновременно. Но и этого изобретателям показалось мало: к нехайтарпе прилагался еще и смычок. Но, несмотря на все пришпандоренные гаджеты, звучала она отвратно. У меня создалось ощущение, что кошка, которую тянут за хвост, и то орет мелодичнее.
Тем не менее слушатели мужественно терпели, поскольку в роли исполнителя выступал здоровенный детина: такому попробуй возрази, вмиг уверишься в гениальности музыканта, бороздя носом землю на бреющем полете.
Сначала здоровяк долго прилаживался, натягивал струны, а потом, видно, решил: «Нехай тэк!» — и мелодия полилась в народ. Народ мучился, но терпел, пока Ярика, состроив глазки, не сумела-таки выманить у меломана инструмент и не забренчала сама. К слову, у нее это выходило гораздо благозвучнее.