Интим не предлагать!
Шрифт:
А вчера в гостевую комнату привезли косметический столик.
Косметический столик. В дом, где живут одни мужчины.
Сос! Danger! Ахтунг!
— Мам, что это за новости ещё такие?
Мама кромсает на разделочной доске морковь и что-то напевает под нос.
— Ма-ам! — подхожу ближе и практически кричу ей в самое ухо.
— Новости? Какие ещё новости? Опять по НТВ кошмары показывают?
— Не прикидывайся, ты прекрасно понимаешь, о чём я, — складываю руки на груди и тоном беспристрастного следователя: — Зачем тебе понадобился косметический столик в доме, где ты временная гостья? В глаза мне смотри!
— Не нагнетай, Женька, — мама беспечно машет ладошкой и кидает в рот колечко моркови. — Я просто обронила как-то, что наносить макияж неудобно, вот Коля решил сделать мне небольшой подарок. Очень мило с его стороны.
— Коля?! Подарок? Мам, у вас что, с Николаем Филипповичем роман? — и хоть эта мысль посетила меня уже давно, но обличать её в слова всё равно как-то дико.
— Ну что ты такое говоришь? Какой ещё роман? — вспыхивает мама и начинает суетиться, как делает всегда, когда смущена. — Сотейник чугунный не видела?
— Ты в него морковь нарезанную высыпаешь.
— Ой, и правда! — мама смешно качает головой и звонко хохочет. — И вообще, что за допросы? Ты вообще замуж выскочила и ни пол слова кровинушке! Кстати, Коля поделился, что ему было бы приятно, если бы ты перестала называть его по имени отчеству. Зови его просто — папа. Это же традиция.
— Какой ещё папа? — глаза лезут на лоб. — У меня один отец, и это не Николай Филиппович.
— Вредная ты, Женька, — бурчит мама, беря в руки большую луковицу. — Между прочим, муж твой меня мамой называет.
— Он ёрничает, неужели не видно? Когда ты не слышишь, он называет тебя Алла Хлебовна.
— Хлебовна? Вот хам, — возмущается мама, но глаза её по-прежнему смеются. Этот котяра и её умудрился очаровать. — Ужасное воспитание, кто ему эти манеры привил? Уж точно не отец. Коля такой галантный.
— Мам, Николай Филиппович отец Богдана, это… неправильно! — мнусь, не зная, как сказать, что в один “прекрасный” момент вся идиллия может одномоментно рухнуть. — Ну вот вдруг, допустим, мы с Богданом разругаемся до чёртиков и разведёмся. Ты же сама видишь, какой он несносный. И что будет тогда, как ты это себе представляешь потом, ну, если вы с Николаем Филипповичем…
— Ещё чего! Я тебе разведусь! — мама хмурит брови и грозит пальцем. — Вышла замуж — живи. Богдан хоть и хулиган каких поискать, но он тебя любит.
— Думаешь?
— Вижу! А ты как будто сама не знаешь. И вообще, что это за разговоры такие? С чего это вдруг?
— Ну не знаю, так, просто.
Ну как, как ей сказать, что не нужно очароваться. Как признаться, что наш брак просто блеф ради обоюдной выгоды?
Хотя я сама уже не понимаю, где реальность, а где блеф. Сама не знаю, что будет дальше. Всё так запуталось, переплелось и смешалось, что порой кажется, что я попала в сумасшедший дом из стен которого мне не очень-то и хочется выбираться.
После разговора той ночью о будущем мы эту с Богданом тему больше не поднимали, но в мыслях так и свербит, что всё может рухнуть, едва отсчёт в тридцать дней завершится. Из-за этого я не могу решиться и перейти черту, не могу позволить нашим отношениям зайти дальше крышесносных поцелуев, потому что боюсь, что потом будет мучительно больно.
Ночи превратились в испытания, похуже пыток времён инквизиции: сегодня я вышивала до трёх утра крестиком, а Малиновский заучивал наизусть стихи Бродского, лишь бы только оттянуть момент, когда мы закутаемся в одно одеяло и не начнём тут же целоваться. Утром он признался, что не чинил мотор со школы, но с моим появлением, кажется, всё-таки придётся возобновлять навыки.
Положа руку на сердце — я до сих пор сомневаюсь, что именно он имеет в виду, даже загуглила, что же означает, когда парень упоминает починку моторов, но ничего кроме рекламы автомастерских поисковик мне не выдал.
— М-м, вкусно пахнет, что это? — от душевной беседы мама-дочь нас отвлекает Малиновский.
— Болоньезе, — оберачивается мама и прискорбно качает головой: — Бедный мальчик, снова без футболки. Что, совсем нечего надеть?
— Богдан! Оденься! — шиплю, но тот лишь отмахивается и берёт из тарелки оладушек. Наклонившись над плитой, с упоением втягивает аромат бурлящего мясного соуса.
— Пахнет супер, обожаю болоньезе. Приготовите его послезавтра?
— А почему именно послезавтра? — мама утирает набежавшие слёзы и отправляет горку мелко нарезанного лука в сотейник.
— Потому что у меня послезавтра день рождения.
Мама охает и тут же бросает все дела.
— День рождения? В эту субботу? Женя, почему ты молчала?!
— Э-э, я не знала, — глупо улыбаюсь и глаза мамы округляются.
— Ты не знаешь, когда у твоего мужа день рождения? Бог мой, что за времена пошли!
— Мама, тебе всего лишь сорок, а ты ворчишь, будто тебе все девяносто.
— Алла Глебовна, вам сорок? — наигранно удивляется Малиновский. — Я думал, что не больше тридцати восьми.
— А почему не Хлебовна, подхалим?
— Ладно, тридцати семи с половиной, — сдаётся Богдан и посылает одну из своих самых обезоруживающих улыбок.
— Женя, последи за соусом, через пять минут его нужно будет выключить и оставить томиться под закрытой крышкой, — борясь с узлом за спиной, мама спешно стягивает фартук.
— А ты куда? — удивлённо слежу за её торопливыми манипуляциями.
— А я наверх, составлять список блюд для праздничного ужина. Надо же чем-то кормить приглашённых гостей!
— Праздничный ужин? — оживляется Малиновский и тут же интенсивно машет головой. — Нет, не надо ужин. Вернее, ужин пусть остаётся, но только без гостей, хорошо? Меня жутко напрягают все эти сборища. В качестве приглашённого гостя — да, но чтобы терпеть это всё в своём доме? Ну уж нет, спасибо.
— В каком это смысле — ну уж нет? Наши родственники очень любят поесть! — парирует мама и раздосадованно цокает языком. — Дядя Валя у нас на бессолевой диете, придётся готовить для него отдельные блюда. Женя, ты знала, что у Вали обнаружили хронический пиелонефрит?